Тема: критика марксизма

 

Марксизм - это знания, которые внесли в науку К.Маркс и Ф.Энгельс. Важнейшими достижениями  марксизма являются открытие формационного развития общества и создание теории прибавочной стоимости. В СССР иногда к марксизму причисляли знания, добавленные  В.И.Лениным.  Тогда говорили: марксизм - ленинизм.  В СССР марксизм не подлежал критике, хотя некоторые недоработки в нем уже тогда были очевидны. Самым уязвимым местом, пожалуй, был прогноз развития истории, приведенный в Коммунистическом  Манифесте. Там  утверждалось,  что  с развитием капитализма пролетариат будет нищать как относительно, так и абсолютно. Пролетариат объявлялся могильщиком буржуазии. Утверждалось, что капитализм достиг конца своего естественного развития. Реальный ход истории не подтвердил такого прогноза.  Правда,  капитализм не изжил своих пороков: безработицы и циклического развития экономики.  Но пролетарии не нищают абсолютно, в развитых странах они достаточно мирно уживаются с буржуазией,  а капитализм прогрессирует как  в  области производства, так и в социальном направлении,  используя существенные налоги на социальные программы. Безусловно, марксизм  остается теми знаниями, без которых невозможно сколько-нибудь правильно оценивать реальные ситуации в социологии и  экономике. Например, только марксизм позволяет дать четкое понимание природы циклического развития капиталистической экономики.  Поэтому наука заинтересована в  корректировке  этих  знаний  с учетом реального хода истории. Можно только приветствовать научную критику марксизма,  так как она поможет такой корректировке. В свете сказанного представляет известный интерес книга  С.Кара-Мурзы "Маркс против русской революции",  в которой содержится критика отдельных положений марксизма. ВШО не дает её изложения, так как она вышла большим, по современным нашим понятиям,  тиражом, а в виде лекции разбирает её основное содержание, комментируя его с позиции системного подхода к анализу истории.

 

    Лекция 12.  Критика марксизма в книге С.Кара-Мурзы "Маркс против русской революции"

 

С.Кара-Мурза, работа которого "Маркс против русской революции" [М.; Эксмо, Яуза, 2008] комментируется в данной лекции, в особом представлении слушателям (читателям) не нуждается.  В свое время газета "Советская Россия" дала ему возможность высказываться на её страницах. С тех пор он известен значительной части читающего общества как  способный  публицист  и исследователь в области обществоведения. По базовой специальности - он химик, но хроническая импотентность нынешних социологов-профессионалов побудила его,  как, кстати сказать, и ещё многих "технарей", заняться социологическими проблемами.  С.Кара-Мурза - сторонник цивилизационной теории развития общества,  но в последнее время  стал  в  известной  степени признавать и факт формационого развития.  Работа С.Кара-Мурзы заслуживает серьезного внимания.  Во-первых,  потому, что направлена на анализ, пусть частичный,  марксизма,  прогноз  которого по развитию истории оказался не совсем корректным. В виду имеется, прежде всего, вопрос формационной смены  капитализма социализмом и тезис о пролетариате как могильщике буржуазии.  Во-вторых, потому, что работа выполнена с привлечением обширной доказательной базы,  что заставляет предполагать достаточно высокую степень достоверности полученных выводов. Огорчает лишь то, что автор сконцентрировал свое внимание не на действительно главных проработках К.Маркса, к каковым относится теория формаций и теория прибавочной стоимости, и которые ныне нуждаются в доработке, а на вопросах для К.Маркса, как разработчика теории формаций,  второстепенных, т.е. второго порядка, именно месте и роли национального фактора, особенно на революционную борьбу и особенно в приложении к России [с.  22]. Эти вопросы не относятся к главным и сейчас.  Но лучше что-то,  чем ничего.  Кроме того, ограничивая себя такими рамками, автор, тем не менее, частично высказывается и по  отмеченным главным  разработкам  основоположников марксизма,  что представляется для нас самым интересным.

Рассмотрим, в чем можно согласиться, а в чем нет с авторским подходом к анализу и результатами анализа.

Комментировать абсолютно все высказывания автора не представляется целесообразным. Акцентируемся на основных аспектах книги.

В поисках движущих сил истории автор правильно отмечает [с. 5], что динамику и ход истории определяют идеалы и  интересы  главных  общностей, т.е. субъектов социальных процессов. Однако он считает достаточным ограничиться выявлением лишь субъектов, не уясняя, из чего проистекают их интересы и идеалы, т.е. фактически так и не вскрывает движущих сил развития истории. Обвинив советское обществоведение в том,  что оно приучило рассматривать в качестве субъектов классы и движущей силы истории классовую борьбу [с. 6], автор сам совершает подобную ошибку, полагая в качестве субъектов народы и движущей силой этнические противоречия [с.  7].  Он не отвергает полностью влияния классовой борьбы и формационного развития общества, но утверждает, что более фундаментальной является борьба народов [с. 124].

На самом  деле  субъектами  исторических  процессов являлись в разные времена раннепервобытная и позднепервобытная общины, затем племена, наконец государства.  Классы также могут быть отнесены к субъектам,  но уже в рамках государства.  Народы (этносы) в определенных условиях также  могут быть субъектами исторических процессов. Субъектами могут быть конфессии и даже отдельные личности,  вспомним Наполеона. Однако выявление субъектов вовсе не равноценно выявлению движущих сил истории, и сам факт борьбы между субъектами общества не вскрывает движущих сил этой борьбы.  Надо смотреть глубже.

Является бесспорным,  что первичным истоком всех исторических процессов является генетически наследуемый человеком весь спектр его качеств и свойств: любопытство и безразличие, доброта и жадность и т.д., которые в каждом индивиде имеют свою пропорцию и из которых формируются потребности человека. Разумеется, одной из основных потребностей является нужда в обеспечении приемлемых условий существования человека, скажем, потребность в пище или условиях окружающей среды. Генетически присущее индивиду стремление к удовлетворению своих потребностей проявляется как первичная движущая сила развития индивида и общества.

Сталкиваясь с препятствиями к удовлетворению своих потребностей,  индивид и общество либо ослабляются и даже гибнут в  борьбе  с  ними,  либо преодолевают их,  приобретая  новые навыки и качества (а также новые потребности), в чем и заключается развитие.  Иначе говоря,  к развитию относятся те социальные изменения и процессы,  которые способствуют прогрессу в удовлетворении общественных потребностей, а также возникновению новых потребностей. Развитие общества идет одновременно по нескольким основным направлениям и при изучении развития необходим системный подход, учитывающий не только все эти направления, но и то, что они зачастую взаимодействуют между собой и взаимопроникают. На "сегодня" можно указать семь основных направлений развития общества: направление получения новых знаний, направление обучения знаниям, направление развития производительных сил, формационное направление, цивилизационное, управленческое направления и  направление разделения труда (профессионализации). В лекции 1 упоминалось 6 направлений, так как развитие производительных сил включалось в формационное направление развития общества. Однако более правильным представляется трактовать развитие производительных сил как отдельное основное направление развития в силу его “первичности” относительно формационного развития. Действительно, последнее возникает как производная развития производительных сил. Именно вследствие их развития время от времени появляется класс новых собственников основных средств производства с интересами, противостоящими интересам класса старых собственников, что через их борьбу приводит к смене формаций. Не исключено,  что в отдельное, если не направление, то качество, может быть выделено  стремление человеческого сообщества тем или иным способом паразитировать на другом сообществе,  в частности,  военным путем. В животном мире это свойственно только человеку. Такая борьба сообществ способствует прогрессу военной техники. Каждое из направлений развития обусловлено своими движущими силами. В частности, направление развития производительных сил и, как следствие, формационное развитие общества проистекают из стремления к удовлетворению потребностей материального характера. В самом деле, для их удовлетворения нужны блага. Для получения благ человек создает материальное производство. Стремление максимально удовлетворять потребности обеспечивает развитие производительных сил этого производства, а их взаимодействие с производственными отношениями в момент  возникновения  между ними антагонистических противоречий (в виде борьбы новых и старых собственников)  разрешается сменой общественно-экономических систем, т.е. формаций, причем во вполне определенном направлении -  повышении  экономической эффективности,  а также гуманизации общества. Действительно, феодализм гуманнее рабовладения, а капитализм гуманнее феодализма. Те же соотношения действуют и в экономике этих формаций. Формационное развитие общества подчиняется вполне определенному алгоритму, который был сформулирован К.Марксом в Предисловии к  политической  экономии [1, т. 13, с. 7]. В отличие от формационного развития истоком цивилизационного направления развития общества является стремление к удовлетворению духовных потребностей, составляющих фундамент культуры, например, потребностей в языковом общении,  культовых обрядах и т.п. Особенностью цивилизационного пути является то,  что формирование культурно-исторических типов общества, этносов и цивилизаций, что и является содержанием цивилизационного направления развития общества, не имеет обязательного алгоритма. Формирование этих элементов происходит под воздействием и в столкновении многих факторов политического,  экономического, социального и экологического характера.  Например,  в основном политическим фактором  объясняется наличие австрийцев и немцев,  их самоназвание. Принадлежа к одной культуре,  тем не менее,  австриец считает,  что он не немец, а немец полагает, что он не австриец. Легко понять, что в случае гипотетической победы Гитлера во второй мировой войне австрийский этнос прекратил бы свое  существование.  Второй  пример:  недавний распад Югославии,  разделение по сути единого этноса на сербов и хорватов по конфессионному признаку: хорваты - мусульмане, сербы - христиане. Цивилизационный путь состоит из ряда возникновений, становления и распада цивилизационных элементов, реализуется, как правило, очень сложным путем, в том числе с привлечением иных направлений общественного развития.  Примером тому может  служить  формирование советской цивилизации,  которое интенсивно происходило в СССР. Её возникновение обязано Октябрьской революции,  т.е.  событию чисто формационного направления развития общества.  Фундаментом советской цивилизации, силой, её скрепляющей,  был пролетарский  интернационализм.  Разумеется,  каждый фактор цивилизационного пути имеет свои причины,  причем они могут лежать вовсе не в этнической плоскости,  как полагает С.Кара-Мурза в своих работах, а, скажем, в борьбе за власть, военных столкновениях, когда одно сообщество стремится обогатиться за счет другого сообщества, что часто встречается в истории, и т.д. Для примера достаточно вспомнить историю становление русского этноса через борьбу удельных русских княжеств между собой,  да еще с привлечением татар.  Тот или иной конкретный поворот  на цивилизационном пути в большинстве своем можно только анализировать, достоверно предсказать его практически невозможно. В целом с определенностью можно лишь утверждать, что образующееся в начале этническое и цивилизационное  многообразие постепенно будет сводиться к единой планетарной цивилизации.  Это и является вектором цивилизационного  направления  развития общества.

До настоящего времени в  исследованиях  развития  общества  системный подход практически не использовался. В результате тормозится развитие теории. Скажем, до сих пор исследователи не выработали единого  мнения  о причинах катастрофы Советского Союза, истоки которого находятся на управленческом направлении развития общества [2-6, 10 лекции 4, 8, 9 курса теории истории ВШО на сайте www.znanie08.narod.ru]. Исследователи истории обычно относят себя  либо к сторонникам формационной теории,  либо цивилизационной.  Первые (как правило,  марксисты) считают,  что "История всех до сих пор  существовавших обществ была историей борьбы классов" [1,  т.  4,  с. 424].  Хотя хорошо известно,  что человеческое общество не всегда  было классовым. Возникновение классов относят к концу существования позднепервобытной общины [7].  Правда,  в примечании к английскому изданию 1888 г. Ф.Энгельс  уточняет:  "То есть вся история,  дошедшая до нас в письменных источниках".  Далее он говорит, что за истекшее с 1847 г. время была открыта сельская община с общим владением землей, которая являлась в прошлом повсюду первобытной формой общества. С разложением этой первобытной общины начинается расслоение общества на особые и в конце концов антагонистические классы. Иначе говоря, в этом примечании Ф.Энгельс дает поправку на исходный тезис. Тем не менее, в свете упомянутых направлений развития общества рассматривать историю только как историю борьбы классов  представляется неправомерным.

Сторонники цивилизационной теории под все исторические процессы пытаются подвести цивилизационный фундамент в виде борьбы этносов или цивилизаций.  С.Кара-Мурза делает это несколько завуалированно. Он показывает, что Энгельс широко пользуется терминологией цивилизационной теории,  скажем,  оценивая действия сообществ в плане формационного развития, опирающегося на классовую борьбу,  оперирует "народами", т.е. образованиями этническими [с. 7]. С.Кара-Мурза подчеркивает это: "понятия классовой борьбы в марксизме ... сильно связаны с фундаментом, построенном из этнических понятий" [с.  7],  и, базируясь на том, заявляет, что "категории и понятия  классовой  борьбы являются лишь надстройкой над видением общественного исторического процесса из этнических понятий" [там же], а  также что представление истории как борьбы народов более фундаменально,  нежели концепция исторического процесса как борьбы классов [с. 124]. Вот такие витиеватые выражения. Однако употребление терминологии и понятий цивилизационной теории при разъяснении формационного развития вовсе не означает какой-то первичности цивилизационного пути.  Формационный путь развития и классовая борьба,  посредством которой он реализуется,  -  это  процессы, происходящие в этнической среде,  но процессы совершенно самостоятельные, определяемые не этническими,  а собственными движущими силами. Например, ныне в рамках китайской цивилизации идет смена феодальной формации на капиталистическую (возможно даже социалистическую).  Но из  того  вовсе  не следует, что смена эта проистекает из этнических процессов, т.е. те являются её "фундаментом". Как видим, С.Кара-Мурза здесь очень и очень ошибается. Он не вскрывает действительных движущих сил истории, видит их главным образом в борьбе этносов и пытается оценить марксизм  и  высказывания его основоположников с этих позиций.

Надо сказать, что автор различает "классический" марксизм в  виде воззрений К.Маркса и Ф.Энгельса с их,  по мнению автора,  национализмом и русофобством и марксизм "советский", в котором эти стороны основоположников марксизма смягчены и даже отрицаются.

С.Кара-Мурза считает, что в "классическом" марксизме наличествуют две модели развития общества: как борьбы классов и как борьбы народов  [с. 51, 56], причем переход от одной модели к другой происходит без  всякого  предупреждения, что сбивает с толку. В работе проскальзывает авторская мысль, что модель борьбы классов Маркс и Энгельс  используют  как  теорию,  а  в практических вопросах,  при оценке процессов истории и в своих рекомендациях,  руководствуются моделью борьбы народов [с. 310].  Вот такое плутовство классиков. О борьбе классов основоположники марксизма много говорят сами. О борьбе же народов они говорят гораздо меньше, и автор направляет свои усилия на выявление и обоснование присутствия в марксизме модели развития истории как борьбы народов.  Для этого он использует  две работы Энгельса: "Борьба в Венгрии" и "Демократический панславизм", в которых тот дает политический и военный анализ попытке немецкой и  венгерской буржуазии времен 1848 г. свергнуть австрийскую монархию, в частности, оценивает поведение в этой попытке стран и народов с точки зрения их содействия революции как прогрессу (т.е. пользы или вреда действий этих сообществ для возникновения и становления более передовой формации того времени - капиталистической). В порядке оценки он действительно именует эти действия  и  народы,  их предпринимающие,  в зависимости от характера действий,  прогрессивными или реакционными. Поскольку становление капитализма начиналось в Европе,  то действия передовых стран Европы, строящих капитализм, считает прогрессивными и одобряет.  Действия  периферийных стран и народов,  препятствующих такому строению,  считает реакционными и осуждает. Вот из этого С.Кара-Мурза и заключил, будто марксизм делит народы на прогрессивные и реакционные, причем не ситуативно, т.е. от их поведения в данной ситуации,  а навсегда. Сам-то он правильно замечает, что революционность социальных групп - явление ситуативное [с. 24], а вот основоположников марксизма изображает идиотами,  не способными этого понять (надо же,  С.Кара-Мурза способен понять, а классики нет) и считающими революционность или реакционность того или иного народа врожденной,  присущей  ему этнически,  по сути генетически [там же].  Исходя из этой ложной посылки и оценки Энгельсом в событиях 1848 г. поведения сообществ по критерию прогресса,  С.Кара-Мурза полагает, что он вскрыл доктрину марксизма о прогрессивных и реакционных народов [с. 21-34] и что Энгельс описал модель,  согласно которой "революции совершают не классы, не пролетариат, а нации. Революционны те нации, которые <<сохранили жизнеспособность и являются носительницами прогресса>>.  Не немецкие,  венгерские или польские рабочие революционны, а немцы, мадьяры и поляки" [с. 23]. Последняя фраза - ключевая.  Именно она призвана показать, что не борьба классов является движущей силой истории,  а борьба народов. Однако здесь автор лукавит. Он как бы забывает,  что революция та была буржуазной, главной силой которой выступал не пролетариат, не немецкие, венгерские и польские рабочие, а немецкая  и  венгерская  буржуазия.  Энгельс  это подчеркивал:  "Движущий класс, носительница движения, буржуазия была повсюду немецкой или мадьярской [1, т. 6, с. 180]. Поэтому Энгельс и не упоминает рабочих, а имеет в виду нации, поставляющие буржуазный класс.

Можно ли считать доказанным существование в марксизме доктрины прогрессивных и реакционных народов?  Что касается первого пункта доктрины  - оценки действий народов в свете принятого критерия, в данном случае революции,  то такая оценка в марксизме существует, она вполне логична и правомерна.  В самом деле,  исследователь,  оценивая с позиции формационного развития, к примеру, действия царской России того времени, препятствующей становлению капитализма у себя и вне себя, просто обязан считать их реакционными,  а восставших поляков,  ослабляющих царскую Россию, должен считать прогрессивным народом. Вне зависимости от собственных симпатий и антипатий к тому или иному народу. Если взять пример из более  близкого  к нам времени, скажем, периода Великой отечественной войны, то безусловно в плане формационного развития действия крымских татар, чеченцев, сотрудничавших с немцами, были реакционными, поскольку наносили ущерб передовой формации, и сами эти нации тоже могут классифицироваться как реакционные. К реакционным следует отнести и действия народов СССР в виде провозглашения суверенитетов в период катастрофы Советского Союза,  так как это способствовало гибели передовой формации.

Что касается второго пункта доктрины, что де основоположники марксизма  полагали прогрессивность или реакционность народа врожденной, то это утверждение С.Кара-Мурзы некорректно. Считать основоположников марксизма идиотами или плутами нет никаких оснований. В тех же работах Энгельса при внимательном их чтении можно найти достаточно мест,  в которых отмечается ситуативность поведения сообществ (в том числе славянских),  привязка  их ко  времени.  Например,  у него есть реплика о народах:  "...либо подобно русским,  еще далеки от революции и потому,  по крайней  мере  пока,  еще контрреволюционны" [1,  т.  6,  с. 294]. Обратите внимание на слово пока, которое явно свидетельствует о временнОй привязке,  т.е. о том, что классики не считают контрреволюционность народа врожденной,  как это приписывает им С.Кара-Мурза.  Даже в тексте Энгельса, который автор приводит для обоснования своих утверждений:  "Среди всех больших и малых наций Австрии только три были носительницами прогресса, активно воздействовали на историю и еще теперь сохранили жизнеспособность;  это - немцы, поляки и мадьяры. Поэтому они теперь революционны" есть слово теперь, т.е. революционность тоже привязана ко времени, к конкретному событию. Относительно выражения Энгельса: "Единственное, в чем можно упрекнуть мадьяр,  - это в излишней уступчивости по отношению к нации,  по самой природе своей контрреволюционной", на которое ссылается С.Кара-Мурза в доказательство своей правоты, можно сказать следующее. Теория формаций принципиально исключает контрреволюционность народа,  поскольку в норме любой народ проходит формационные этапы,  а значит совершает революции. Но сообщества развиваются не одинаково,  и возможен случай,  когда в самом процессе смены  формаций передового  сообщества присутствуют и принимают участие сообщества отсталые, которые не готовы еще к смене формаций, а потому могут тормозить смену формаций передового сообщества, т.е. по выражению Энгельса реакционны. Период отсталости, а значит и реакционность, может быть весьма значительным. Именно  такой  случай и имел место в попытке смены формации в Австрии. Разобщенность, отсталость славянских народов была столь длительна (это показано Энгельсом), что Энгельс и обозначил их контрреволюционность как природную.  Конечно,  при смене формаций в передовом сообществе отсталая нация не всегда поступает реакционно,  всё зависит от конкретной ситуации. Скажем, монгольская нация, являясь отсталой в сравнении с русской,  тем не менее поддержала Октябрьскую революцию. Но в случае, который анализирует Энгельс,  панслависты - сторонники единого государства славян посчитали для себя более важным национальное единство,  нежели материальный выигрыш от революции, и события приняли соответствующий оборот.

Из сказанного следует, что утверждение С.Кара-Мурзы о наличии в марксизме доктрины прогрессивных и реакционных народов,  является  некорректным. Нет такой доктрины в марксизме, как нет в марксизме и модели развития истории как борьбы народов.  А значит ошибочны и выводы,  построенные на этой доктрине. Вымышлены автором и переходы в марксизме от модели классовой борьбы к модели борьбы народов и обратно. Основоположники марксизма открыли формационное развитие общества и усилия свои прилагали к тому, чтобы "вывести на орбиту" именно теорию формаций, а не концепцию цивилизаций. В.И.Ленин свидетельствует:  "По сравнению с рабочим вопросом подчиненное значение национального вопроса не подлежит сомнению у Маркса" [8,  т.  25,  с. 301].  Интересное дело, сами марксисты (а им виднее) утверждают, что марксизм характерен формационным подходом к истории с его борьбой  классов  и трактовкой  исторических событий и процессов с точки зрения теории формаций,  а С.Кара-Мурза внушает им (и другим тоже),  что нет,  он характерен делением народов на прогрессивные и реакционные,  т.е. доктриной прогрессивных и реакционных народов. Исток этой доктрины С.Кара-Мурза видит в шовинизме основоположников марксизма [с. 34-42], их евроцентризме (т.е.  стремлении оправдать любые действия развитых стран Европы) [с. 81, 151],  и крайней русофобии [с.  76-78,  81,  172-173].  Он полагает,  что представления Маркса и Энгельса о народах "замешаны на ненависти и жестоком  расизме  по  отношению именно к русским и России" [с.  21].  Энгельс предвидел подобные обвинения,  он понимал, что его высказывания о народах могут  быть истолкованы как плод национализма,  и дал по этому поводу исчерпывающее разъяснение, категорически  отвергающее такую трактовку: "Пусть не возражают нам, что мы выступаем здесь будто бы в интересах национальных предрассудков немцев..." и далее см. [1, т. 6, с. 299]. Однако С.Кара-Мурза предпочел "не заметить" этого разъяснения, поскольку оно лишало его конструкцию фундамента. Чтобы доказать недоказуемое, автор прибегает к не совсем корректным приемам. Так, он не подтверждает цитированием текстов собственные утверждения, а дает к цитируемым текстам пояснения  в  нужном ему направлении,  причем тексты формационного содержания и направления толкует с позиций этнических, что совершенно некорректно. При этом он начинает рассуждать о шкале ценностей, на которой стоит обществоведение Маркса и Энгельса [с.  28],  забывая о собственном замечании, что наука  есть беспристрастные знания,  свободные от моральных ценностей [с. 133], и о нежелательности смешения науки с идеологией [с. 44]. Приводимые им  тексты Бакунина он трактует как ответ на "присутствующий в классическом марксизме этнический и социальный расизм" [с.  113].  Действительно, Бакунин высказывался в защиту угнетенных наций и класса крестьян,  указывал,  что прогресс Европы достигался действиями еще более жестокими,  чем действия России,  но он не говорил о доктрине прогрессивных и реакционных народов.  Иногда С.Кара-Мурза просто объявляет текст формационного и классового содержания подтверждением цивилизационного характера исторического развития.  Например, относительно общего заявления Маркса, Энгельса и Лафарга в 1880 г.:  <<Клич <<Да здравствует Польша!>> означал сам по  себе: смерть  Священному  союзу,  смерть военному деспотизму России,  Пруссии и Австрии, смерть монгольскому господству над современным обществом!>>, которое  прямо  указывает на формационное содержание и классовую направленность против реакции, он, не моргнув глазом, заявляет, что оно носит исключительно цивилизационный характер и не имеет никакого классового смысла [с. 47]. Доходит до того, что для создания нужного ему эффекта он искажает факты.  Так,  на с. 164 он заявляет, что в России феодальная собственность не была частной.  Интересно,  помещики закладывали и продавали свои имения, а С.Кара-Мурза заявляет,  что те имения не были частной собственностью. Вздор какой-то. Совершенно напрасно автор подвергает ревизии понятие "революция" [с. 137]. Без всякой необходимости он переносит это понятие, связанное с прогрессом, на регрессивные социальные изменения, типа возврата СССР в  исходную формацию,  которые вполне корректно именуются "контрреволюциями",  и вводит какой-то невразумительный термин "революция регресса" [с. 137]. Что касается революций "оранжевого" типа,  которые упоминаются автором,  то это не научное название,  скорее  журналистское. Там меняется лишь властная верхушка.  Не называем же мы аналогичную смену в виде прихода к власти Екатерины II или Александра I революцией.

Надо отдать должное автору.  Проделана большая работа.  Искусной подборкой текстов  в  сочетании  с тенденциозностью трактовки текстов С.Кара-Мурзе удается оказать сильное впечатление и  психологическое  давление на читателя,  особенно в части русофобии Энгельса. Но дело ведь не в том, русофобы Маркс и Энгельс, или нет. С.Кара-Мурза и сам это отмечает (хотя, тем не менее, старается упомянуть их русофобность при каждом удобном и даже не очень подходящем случае). Подчеркиваем,  дело в том, насколько правильно оценивали они, именно как формационщики, те или иные события и исторические процессы, т.е. не сбивались ли в своих оценках с формационного направления развития общества. С.Кара-Мурза утверждает: да, сбивались, в теории они были формационщиками, а в практических вопросах  использовали модель цивилизационного пути общества, деля народы на прогрессивные и реакционные.  Однако,  подчеркиваем вновь, это не так, ибо споры между Энгельсом и Бакуниным возникали именно потому, что первый отражал в своих взглядах формационное направление развития общества (быть может чересчур эмоционально), а Бакунин - цивилизационное. В то время не было понятия о системном подходе в исследовании общества и каждый "тянул одеяло на себя", суждения были односторонни.  При системном подходе к изучению истории никаких споров между ними быть не могло,  поскольку ясно, что их позиции объяснялись разными направлениями развития общества. Как уже отмечалось, Энгельс оценивал действия сообществ с точки зрения формационного развития и прогрессом считал революцию.  Панслависты и Бакунин мыслили в рамках цивилизационного пути,  для них прогресс заключался в национальном единстве славян, он для них приоритетнее революции, поскольку потребность  в  единстве  славян на то время по их мнению превышала потребность экономического развития.  Надлежащие рекомендации по оптимальной "увязке" между собой этих направлений зависят от конкретной общественной ситуации. В наше время исследователь обязан это понимать и не стремиться реанимировать подобные споры.  Очень хорошо, что советское обществоведение не уделяло им внимания.  Напрасно С.Кара-Мурза это осуждает: "Мы получили в качестве интеллектуального инструмента деформированный, в важном смысле выхолощенный марксизм" [с. 302] и зря их возобновляет. С чего это он решил, что  поэтому  "Мы перестали понимать действия Запада в его холодной войне против СССР" [там же].  Действия Запада против СССР в холодной войне  совершенно понятны и без знания марксизма вообще.

Однако зачем С.Кара-Мурзе вообще  было  нужно  доказывать  наличие  в марксизме второй  модели развития общества - цивилизационной с её доктриной прогрессивных и реакционных народов?  Проделать огромную работу, затратить столько усилий. Ведь не из стремления же показать русофобию Маркса и Энгельса.  Он сам отмечает, что русофобию надо воспринимать без истерики, обижаться на русофобию глупо [с. 21, 66].

Конечно, для такой объемной работы была серьезная причина. С.Кара-Мурза рассчитывал  прояснить  ряд неясностей в истории России.  По его мнению проблема отношения классового подхода и этнических представлений в марксизме "прямо повлияла на ход исторического процесса в России.  Прежде всего, она предопределила отношения русского  революционного  движения  с западным в  конце  ХIХ-  начале  ХХ века.  Здесь - один из корней раскола русского революционного движения в 1917 г.,  который привел к гражданской войне. (Оказывается, не желание помещиков и их сподвижников вернуть былые привилегии, не поддержка их интервентами, а раскол между либералами и социал-демократами,  раскол на меньшевиков и большевиков,  разногласия последних с эсерами вызвали Гражданскую войну,  и Корнилов, Колчак с Деникиным вовсе не монархисты,  а революционеры!  - Петров) Наконец, развитые в марксизме представления о России и её отношениях с Западом сыграли существенную роль и в принятии фашизма большинством населения Германии, и в выработке  доктрины  холодной  войны  интеллектуальной   верхушкой   США. (Опять-таки, оказывается, не Великая депрессия и Версальский договор способствовали появлению фашизма в Германии, а марксизм; не желание ослабить СССР,  а ориентация интеллектуальной верхушки США на "классический" марксизм послужила причиной холодной войны - Петров) Да и  сегодня  положения этой концепции основоположников марксизма сказываются на установках влиятельной части левой оппозиции в РФ." [с. 21-22].

Очень и очень сомнительно, чтобы доктрина прогрессивных и реакционных народов, даже если бы она действительно была в марксизме, могла стать причиной перечисленных автором процессов. Потому что основным возбудителем яростных споров и их следствий были отнюдь не оценочные характеристики поведения отдельных сообществ в революционных процессах, которые давали  классики  (как  это полагает С.Кара-Мурза).  Да,  велись споры вокруг оценки Марксом и Энгельсом народов и класса крестьян.  Но то были дебаты второстепенные, не пролагающие исторической дороги. Это касается и обсуждения места русской крестьянской общины в истории (о чем много говорит  в книге С.Кара-Мурза):  могла ли она служить инструментом некапиталистического развития России,  т.е. обеспечить переход российского общества сразу из феодализма в социализм.  Тогда такая гипотетическая возможность только декларировалась (сейчас декларируется С.Кара-Мурзой), но никто не предлагал механизма такого перехода, обеспечивающего конкретный путь некапиталистического развития. Иначе говоря, никто (в том числе и народники) не предлагал программы перехода, последовательности социальных и политических действий,  обеспечивающих такой переход. Была очевидна малая вероятность  того,  что русская крестьянская община с её структурой единоличных хозяйств саморазовьется  в коллективное социалистическое хозяйство, станет зародышем социалистического способа производства в недрах старой формации и базой для победы новой формации. Ведь уже тогда в России в промышленности бурно  развивался капиталистический способ производства как основа победы буржуазного строя. Из этих соображений, не усматривая  в  общине движущих сил  саморазвития,  Маркс  и не мог дать определенного ответа на запрос Веры Засулич,  чего требует от него С.Кара-Мурза [с. 182-183], а Энгельс считал, что победа "западноевропейского пролетариата над буржуазией и связанная с этим замена капиталистического производства общественно  управляемым производством,  - вот необходимое предварительное условие для подъема русской общины на такую же ступень развития", см. с. 188-189. (Кстати,  это  утверждение Энгельса С.Кара-Мурза считает одним из доказательств того, что классики были против русской революции.)  С.Кара-Мурза полагает, что в известной степени политическую форму упомянутого выше механизма дал В.И.Ленин в виде теории антикапиталистических  революций  [с.123,  124],  и реализовал дело народников. Но такая трактовка не отражает реальности,  поскольку советские колхозы не трансформировались саморазвитием из крестьянской общины царских времен,  они создавались принудительно, сверху. Трактовка С.Кара-Мурзы нужна ему для утверждения, что истоком советской цивилизации является крестьянская община,  кое он высказывает в книге "Советская цивилизация".

Если, как заявляет С.Кара-Мурза на с.  180,  "никому, в том числе народникам, и в голову не приходило ожидать, чтобы община <<непосредственно перешла в высшую,  коммунистическую форму>>", то тогда разговоры о социалистичности общины,  о  некапиталистичности  пути  развития с её участием "как социокультурной системы" являются всего лишь беспредметной словесной трескотней и вообще не заслуживают внимания.

Споры главные, пролагающие историческую дорогу, велись вокруг и на основе грозного предупреждения К.Маркса в его теории формаций:  "Ни одна общественная формация не погибает раньше,  чем разовьются все  производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества" [1, т. 13, с. 7]. (Кстати, из этого предупреждения вовсе не вытекает, что попытка  произвести преждевременную социальную революцию является реакционной,  как трактует его С.Кара-Мурза на с. 140; попытка не будет успешной - вот что означает предупреждение Маркса.) Дело в том, что переход к социализму через социалистическую революцию 1917 г. в России игнорировал  это предупреждение. Ведь нелепо полагать, что с момента февральской буржуазной революции до октября в России развились надлежащие для социалистической революции  производительные  силы.  Именно на основе этих соображений меньшевики считали [с. 202], а теперь C.Кара-Мурза считает [с. 123-124], что В.И.Ленин порвал с марксизмом. "Большевики ушли от марксизма" - заявляет автор на с. 201, ибо Ленина теория революций  "Кардинально расходилась с марксистской" [с. 124]. Меньшевики полагали, что после февральской революции должен пройти значительный период развития капитализма, а уже затем, после становления в этом периоде рабочего класса как могильщика буржуазии,  можно идти на социалистическую революцию. Большевики же, признавая  уровень развития производительных сил в России еще недостаточным для наступления социализма,  т.е.  соглашаясь по этому пункту с меньшевиками, полагали, как объяснял потом В.И.Ленин [8, т. 45, с. 381], что можно "начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя двинуться догонять другие народы".  Разногласия  по  этому кардинальному, определяющему исторический путь России,  вопросу и вызвали тот раскол среди марксистов, о котором неоднократно  упоминает (на  с. 21, 105, 114, 119, 230, 310) С.Кара-Мурза (а вовсе не из-за того,  что по С.Кара-Мурзе  "верные  и верящие марксизму революционеры - меньшевики и эсеры – считали Октябрьский переворот контрреволюцией и прямо увидели в нем очередную попытку реакционного славянского крестьянства задушить чистый самоотверженный порыв Февраля..." [с. 26] или из-за представлений "о прогрессивных и реакционных народах”, “о реакционной сущности славян" [с. 105]). Да С.Кара-Мурза и сам, противореча себе,  на с. 120-121 в обоснование этой кардинальной причины раскола приводит соответствующий текст Г.В.Плеханова, а на с. 202 выдержку из "Политического завещания" лидера меньшевиков Аксельрода. Думается, что именно из факта этого раскола С.Кара-Мурза главным образом и заключил, что Маркс выступил бы против Октябрьской революции.  Логика здесь такова. Меньшевиков и эсеров автор считает истинными "искренними" марксистами  [с. 200], т.е.  строгими последователями Маркса, а большевиков - диссидентами марксизма [с. 170]. Поскольку меньшевики были категорически  против  Октябрьской революции,  считали,  что "Совершая октябрьский переворот,  они [большевики]...совершили принципиальную измену..." [с. 202], то можно автоматически перенести неприятие русской революции (октябрьского переворота) с верных учеников на источник их неприятия - учителя Маркса, а затем это заключение вынести в заголовок книги. Примерно те же мотивы просматриваются в замечании автора на с.  152:  "...исходным пунктом для резкого неприятия самой идеи социалистической революции в крестьянской России было фундаментальное положение исторического материализма о правильной смене общественно-экономических формаций".  Правда, на с. 151 автор высказывает и такое соображение:  "Маркс и Энгельс стремились  предотвратить  не <<преждевременную>> революцию,  а именно успешную самостоятельную революцию русских, которая неизбежно поставила бы под угрозу насущные интересы Запада.  Победоносная  революция  русских  трудящихся была бы реакционной именно с точки зрения интересов Запада".  Здесь автор опирается  на  свою ошибочную  доктрину  прогрессивных и реакционных народов.  Однако в любом случае вывод "Маркс против русской революции" является домыслом,  ибо  не знает С.Кара-Мурза, как воспринял бы Маркс Октябрьскую революцию. К.Маркс был ГИГАНТОМ, не чета меньшевикам и некоторым современным авторам, обладал научной щепетильностью и въедливостью (за что его,  по некоторым данным, упрекал Энгельс), а потому и вывод С.Кара-Мурзы представляется неоправданным и даже ложным.

Надо сказать,  что конфликтом между меньшевиками и большевиками интересуются многие исследователи.  Например, в этом конфликте любит копаться Войейков.  Дело в том, что означенным конфликтом можно иллюстрировать как правоту большевиков, так и меньшевиков, в первом случае подтверждая это возникновением Советского Союза,  а во втором - его крушением.  Но так ли уж теперь актуально обсуждение этого конфликта,  и так ли уж  важно  угадать, как отнесся бы Маркс к Октябрьской революции? Это ведь второстепенные, и даже мелкие вопросы, не имеющие практической ценности. Ну стоит ли на них тратить силы и время?  Представляется,  что ныне значительно более актуальным и  важным  было  бы произвести коррекцию теории истории времен основоположников марксизма с применением новейших знаний в этой области и учетом  тех исторических событий,  которые произошли за период со времени их деятельности до наших дней. Вот на это стоит тратить силы и время.

Чтобы это сделать необходимо применить к анализу исторических событий системный подход,  т.е.  подходить к изучению истории в  свете тех основных направлений развития общества, которые обозначены в начале статьи. Давайте это проделаем.

Итак, в русле направления  получения новых знаний основоположниками марксизма было открыто формационное направление развития общества. Было установлено, что общество в своем развитии проходит ряд этапов, каждый из которых характерен основным способом производства. В свою очередь способ производства характерен наличием двух сторон, неразрывно связанных друг с другом: производительных сил, т.е. орудий труда и людей, осуществляющих производство, и  производственных отношений, т.е. отношений между людьми в процессе производства. Экономический строй общества и соответствующие ему политическую  правовую,  философскую и т.д. надстройки этапа, а также сам этап развития стали именовать общественно-экономической формацией, а проще "формацией". Главную роль в производственных отношениях играют отношения собственности на основные средства производства,  т.е.  землю,  леса, воду,  недра, производственные здания, транспорт, производственные здания и т.д.

Марксом был сформулирован закон смены формаций: "На известной ступени своего развития  материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или - что является только  юридическим выражением последних - с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил  эти  отношения превращаются в их оковы.  Тогда наступает эпоха социальной революции" [1,  т.  13,  с.  7]. К закону было добавлено упоминавшееся выше  грозное  предупреждение.

Заметим себе,  что классики формировали этот закон на основе  анализа досоциалистических  формаций  при  их стихийной (объективной) реализации. Стихийной,  потому что процесс их возникновения не был обусловлен сознательными действиями людей. Скажем, никто не строил капитализм целенаправленно. Просто совершенствовалась технология, возникали фабрики и заводы, их  владельцы  приобретали  все больший экономический вес,  который затем подкреплялся политическим весом - приходом к власти.

            Закону смены  формаций  был  свойственен вполне определенный механизм смены формаций [3,  с.  64;  5, с. 94], которого мы касались при перечислении основных направлений развития общества. Вот его алгоритм. В силу развития производительных сил (причиной их развития является стремление человека к максимальному удовлетворению своих потребностей) как в части производства орудий труда, так и в части навыков человека и его сознания, еще в недрах старой формации возникает класс новых собственников основных средств производства, интересы которого не совпадают с интересами класса прежних собственников. Между этими классами возникают противоречия, которые в результате  борьбы между ними в конце концов разрешаются в пользу новых собственников (из-за их всё  возрастающего  экономического  потенциала), т.е. они приходят к власти, что и знаменует собой смену формации.

Следует иметь в виду три особенности механизма смены формаций или, если угодно, три особенности стихийной смены формаций. Во-первых, к власти в новой формации никогда не приходит основной угнетаемый класс исходной (старой) формации. Конкретно, в феодальной формации не стоят у власти бывшие рабы,  а в капиталистической - класс крепостных крестьян. Власть в новой формации берет новый, народившийся класс собственников основных средств производства,  скажем, буржуазия при переходе к капиталистической формации. Во-вторых, момент взятия власти новым классом собственников основных средств производства определяется достигнутым уровнем  экономического потенциала этого класса, степенью противоречий между новыми и старыми собственниками и,  отсюда,  решимостью класса новых собственников взять власть. Этот  момент - свой в каждой конкретной ситуации и не может быть задан априори в виде индикаторов и критериев, которые хотел получить от основоположников  марксизма С.Кара-Мурза [c.  143]. Индикатором является само наличие экономически мощного класса новых собственников с интересами, противоположными интересам класса старых собственников,  и решимость нового класса постоять за себя. Не всякий скачок в  развитии  технологий (т.е. составляющей производительных сил) приводит к смене формаций, а только тот, который вызывает появление собственников, интересы которых противоречат интересам класса прежних собственников. Например, нынешний, безусловно существенный,  скачок в промышленном  секторе,  который вызван появлением компьютеров, не будет сопровождаться сменой формаций, поскольку интересы собственников компьютерной отрасли имеют то же направление,  что  и  интересы остальных собственников (те и те - буржуи).  В-третьих, класс новых собственников основных средств производства может возникнуть в исходной  формации  как  в силу появления новых технологий, так и по причине развития производительных сил в форме изменения сознания людей, которые являются составляющей  производительных  сил.  Примером последней причины является смена рабовладельческой формации феодальной. Тогда в сознании  наиболее сообразительных рабовладельцев-землевладельцев (как составляющей производительных сил) возникла мысль, что если рабу дать участок земли с условием передачи части урожая землевладельцу (т.е.  превратить раба в колона), то увеличится интенсивность работы раба, что приведет к увеличению дохода землевладельца. Они попробовали это сделать. Результат был положительный, и тем было положено начало переходу рабовладения в феодализм.

Можно констатировать, что основоположники марксизма достаточно удачно сформулировали закон смены формаций. Он полностью подтверждается исторической практикой стихийной смены всех досоциалистических формаций.  Замечание С.Кара-Мурзы о механицизме марксизма (например, на с. 201) неправомерно. Надо понимать, что историю делают люди. Ведь не сами же машины вступают в противостояние с производственными отношениями, а  люди,  об этом  говорил в свое время еще Н.Бухарин.  Значит,  в дополнение к закону смены формаций,  который дает формализованное общее представление о смене формаций, следует пользоваться механизмом смены формаций, который раскрывает действия людей. Тогда пропадет ощущение механицизма.

Поскольку закон смены формаций относится к законам природы, а они всегда выполняются, то надо полагать, что доведись быть смене капиталистической формации социализмом стихийной,  она происходила бы в полном соответствии с  законом смены формаций,  сформулированным Марксом.  То есть либо 1) в недрах капитализма появились бы ростки новой  формации  (например, образца трудовых коллективных предприятий типа Мондрагоновской федерации в Испании),  которые постепенно рыночной  конкуренцией  вытеснили  бы частные  предприятия  в  силу  большей производительности труда,  либо 2) людьми,  как производительной силой, в массе овладела бы идея о недопустимости эксплуатации человека человеком, которая реформистски или революционно привела бы к смене формаций. Возможен также третий вариант – упорная борьба  пролетариата  с буржуазией на экономическом фронте,  в результате которой у буржуазии изымается всё большая часть  прибавочного  продукта посредством налогов,  что в конце концов приводит буржуазию к экономическому уровню пролетариев и делает бессмысленным её существование вообще.

С появлением знаний по  формационному  развитию  общества  эре безраздельных стихийных смен формаций пришел конец. Теперь в эти процессы неминуемо должен был вмешаться человек.  Ибо получив знания,  он  всегда   стремится их использовать. Он так устроен, и тут ничего не поделаешь. Конечно, это не исключает и стихийного развития.  Но наряду  с  ним,  если угодно, параллельно неизбежны события с сознательным вмешательством человека.

Первыми вмешались Маркс и Энгельс.  Классики пришли к заключению, что капиталистическая формация достигла своего естественного конца. К  этому их подвигли "болезни" капитализма: нещадная эксплуатация пролетариев буржуазией,  когда заработная плата не обеспечивала даже  условий  воспроизводства рабочей силы, а продолжительность рабочей смены зачастую превышала физические возможности работника, постоянная безработица и экономические кризисы через каждые 5-7 лет со всё возрастающим размахом. Безусловно, всё это долго продолжаться не могло. Но вот какой класс сменит буржуазию у власти?  В то время внутри капиталистической формации не было даже намека на зачатки нового способа производства и появления революционного класса. Поэтому классики решили, что могильщиком буржуазии будет пролетариат. Крушение капиталистической формации ожидалось,  конечно, в наиболее развитых странах,  ибо там был более подготовленный и многочисленный пролетариат.  Обсуждались также вопросы практического характера,  скажем,  о выкупе производственных мощностей у буржуазии.  Предпринимались и практические шаги, например, создавались рабочие организации, которые по задумке должны были способствовать смене формации. Но это всё детали, их мы касаться не будем.

Как видим, "классический" марксизм не страдал механицизмом, в чем его обвиняет С.Кара-Мурза.  В вопросе перехода к социализму классики  изрядно модифицировали свои представления.  Уже отмечалось, что достоверно судить о том,  что та или иная формация достигла своего естественного конца можно лишь на базе анализа стихийного варианта смены формаций, выявив на основе развития производительных сил тот класс,  под руководством которого будет осуществляться смена формаций, и оценив его готовность к тому. Это и есть процесс индикации, о чем говорил С.Кара-Мурза. Маркс и Энгельс фактически отдали  предпочтение второму варианту перехода к социализму через изменение сознания человека,  о котором говорилось выше. Это было не совсем осмотрительно, так как "болезни" капитализма могли оказаться "детскими" (а не болезнями старости, как это полагали Маркс и Энгельс), в результате развития капитализма устранимыми полностью или частично, т.е. в реальности вариант перехода мог быть вовсе не  тем,  на  который  ориентировались классики.  В известной степени они допустили методологическую ошибку: не учли других вариантов.  При их учете прогноз развития истории,  возможно, оказался  бы  другим.  Но это мы сейчас так можем рассуждать,  располагая знаниями о действительном ходе истории за период со времен  классиков  до наших дней.  На  самом деле невозможно предугадать ход истории на полтора века вперед.  Даже в наше время,  располагая всеми необходимыми  данными, исследователи,  в частности С.Кара-Мурза, никак не могут всё разложить по "полочкам". В  то  время  "болезни"  капитализма  казались неустранимыми. С.Кара-Мурза подмечает, что отсутствие социалистической революции, "которая  должна  была  произойти <<с необходимостью естественного процесса>>" [с. 145], "обуржуазивание" рабочего класса не насторожили классиков настолько, чтобы ввести необходимые коррективы в теорию. Скорее насторожили, но не настолько, чтобы скорректировать теорию.

Действительное развитие истории показало,  что капитализм еще не достиг своего естественного конца: в этом важнейшем пункте классики ошиблись. Они не оценили в должной степени инстинкта самосохранения буржуазии, которая ради продления своего господства пошла на социальные уступки пролетариату, чем снизила социальную напряженность. Государственным регулированием буржуазии удалось  уменьшить  размах  экономических  кризисов, свести их к спадам экономической деятельности. Пролетариат Запада не стал могильщиком буржуазии,  по крайней мере в том плане, как это представляли себе  классики. Оказалось, что пролетариату чуждо стремление к власти, поскольку ему не грозит уничтожение при капитализме,  как, скажем, грозит это  буржуазии  при  социализме,  из-за чего ей свойственно держаться за власть. Пролетариат  предпочитает политической борьбе с буржуазией экономическую с ней борьбу, за распределение доходов, например, через профсоюзы. Очень эмоционально это выразил А.Елисеев в [9, с. 32]: "Пролетарии никогда не осуществляют антикапиталистических революций,  ибо  составляют вместе с буржуазией некое единство.  Да,  они могут серьезно ссориться... Но это из серии - милые бранятся, только тешатся. Рабочий класс никогда и не думал свергать буржуазию, что блестяще доказала история Запада!" К политической борьбе пролетариат переходит только тогда, когда его "загоняют в угол". Сейчас ясно, что теорию истории следовало скорректировать.

Однако напомним, что для подобной  корректировки  теории у основоположников марксизма в их времена не было оснований,  и к моменту второго вмешательства человека  в стихийную смену формаций - вмешательства большевиков во главе с В.И.Лениным каноны "классического" марксизма оставались общепризнанными. Из текста книги  складывается  впечатление,  что  С.Кара-Мурза  полагает,  будто В.И.Ленин изначально противопоставлял "классическому" марксизму свой план победы  социализма  в одной стране (как продолжение дела народников), но маскировал его, предвидя разрыв с элитой марксизма.  Такое мнение  С.Кара-Мурзы не соответствует действительности. На самом деле В.И.Ленин рассматривал социалистическую революцию в России как факел,  который разожгет мировую  революцию,  в первую очередь через революции в европейских странах.  На это совершенно определенно указывает  его  прощальное  письмо  к швейцарским рабочим,  написанное перед возвращением в Россию из эмиграции после  Февральской революции.   В нем он пишет: "Русскому  пролетариату  выпала  на  долю  великая честь н а ч а т ь   ряд революций,  с объективной неизбежностью порождаемых империалистской войной...Мы  прекрасно  знаем,  что пролетариат России менее организован, подготовлен и сознателен, чем рабочие других стран. Не особые качества, а лишь особенно сложившиеся исторические условия сделали пролетариат России на известное,  может быть очень короткое, время застрельщиком революционного пролетариата всего мира.

Россия -  крестьянская  страна,  одна  из  самых отсталых европейских стран. Непосредственно в ней не может победить тотчас социализм..."  [8, т. 31, с. 91-92]. Заканчивается письмо фразой: "Да здравствует начинающаяся пролетарская революция в Европе!" [8,  т. 31, с. 94]. Он неоднократно возвращается к этой теме.  Например,  в сентябре 1917 года,  накануне Октябрьского переворота:  "И русские Советы, союз русских рабочих и беднейших крестьян, стоят не одиноко в своих шагах к социализму. Если бы мы были одиноки,  мы не осилили бы этой задачи до конца и мирно, ибо эта задача, по существу дела, международная. Но у нас есть величайший резерв, армия более передовых рабочих в других странах, в которых разрыв России с империализмом и  с империалистской войной неминуемо ускорит назревающую в них рабочую, социалистическую революцию" [8, т. 34, с. 224]. Подробнее об этом см. [5, с. 143, 144]. Иначе говоря, В.И.Ленин по существу был согласен с положением "классического" марксизма,  которое так упорно подчеркивает С.Кара-Мурза:  "...роль русской революции -  <<послужить  сигналом>> западному пролетариату" [с.  180]. Истины ради надо сказать, что до эмиграции у В.И.Ленина, возможно, по этому вопросу были некоторые сомнения. Известны его  высказывания (1905 год) в пользу непрерывности перехода от демократической революции к социалистической в России [8,  т. 11, с. 90, 222]. Но, получив  в эмиграции представление о значительно большей организованности пролетариата передовых буржуазных стран, нежели в России, в августе-октябре 1916 года он заявляет: "Для социализма созрели лишь передовые страны запада и  Северной  Америки...Социализм  осуществят  объединенными действиями пролетарии не всех,  а меньшинства стран,  дошедших до степени развития передового капитализма" [8, т. 30, с. 111].

Таким образом,  исходным пунктом решения о социалистической революции в России следует считать ошибку в теории.  Ошибочным был вывод, что капитализм достиг своего естественного конца и грядет  революция  на  Западе. Меньшевики придерживались того же мнения, но, опираясь на грозное предупреждение Маркса,  были категорически против социалистической революции  в России.  В.И.Ленин,  напротив, считал,  что к такой революции следует стремиться,  так как она послужит "спусковым крючком" для начала революции на Западе. В революции на Западе он видел залог успеха построения социализма в России. Что касается гражданской войны, которая могла вспыхнуть при социалистической  революции,  то  в сентябре 1917 года В.И.Ленин полагал её невозможной,  если большевики, меньшевики и эсеры будут выступать вместе. Именно этот текст и приводит С.Кара-Мурза на с. 120, когда пытается доказать, что именно раскол привел к гражданской войне.  Однако неправомерно переносить  ситуацию  предоктябрьскую на период послеоктябрьский. Вполне очевидно, что у недругов советской власти было достаточно сил и враждебности,  чтобы  вести против неё войну и без участия меньшевиков и эсеров. Достаточно вспомнить Колчака, который в их помощи не нуждался, даже расстреливал членов учредительного собрания,  враждебных большевикам. В.И.Ленин полагал, что даже в случае гражданской войны людских потерь будет меньше, чем при продолжении мировой войны, что неизбежно случится, если революции не будет.

В.И.Ленин связывал социалистическую революцию в России не с формулой смены формаций Маркса, а со сложившейся ситуацией: стремлением народа положить конец участию России в мировой войне,  стремлением крестьян  получить землю,  стремлением промышленного пролетариата выбраться из нищеты и тяжелых условий жизни. Конечно, В.И.Ленин был марксистом. Ибо в марксизме одним из  основных  является открытие формационного развития общества, а В.И.Ленин признавал его безоговорочно.  Он как-то обмолвился, что русские революционеры выстрадали марксизм, что теория формаций высветила путь развития общества. Правильнее считать, что В.И.Ленин и большевики не "порвали" с марксизмом, как это полагает автор, а развили его, добавив  в теорию смены формаций еще один механизм смены.  Хотя этот механизм и был выявлен несколько оригинально,  в результате теоретической ошибки при оценке состояния капитализма, это не снижает важности его открытия, так как полученный вариант смены формаций не стал единичным случаем. Примерно  по  такому же сценарию ныне развиваются события в латинской Америке,  например, на Кубе, в Венесуэле, что позволяет утверждать: означенный вариант перехода к социализму является не исключительным явлением, а достаточно стандартным.

Вариант перехода  к социализму,  который осуществляли большевики, не имел никакого отношения к формуле смены формаций Маркса. Это был вариант сознательного, а не стихийного  перехода,  который отражается формулой Маркса. Причем перехода досрочного, поскольку в России уровень развития производительных сил еще не соответствовал нужному  для  перехода.  Соответственно и механизм перехода был другой.  Если при стихийной смене формаций взятием власти заканчивается процесс  смены,  то  при  сознательном досрочном переходе  взятием  власти он только начинается.  Если стихийная смена формаций начиналась с создания в недрах старой формации носителей новой собственности, то сознательный досрочный переход созданием носителей новой собственности заканчивается. В.И.Ленин собирался этот процесс вести на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя [8,  т. 45, с. 381]. Но как быть с грозным предупреждением Маркса? Что за ним стоит?

А стоит за ним вот что. Грозное предупреждение Маркса содержит два пункта. Что касается стихийной смены формаций, то дело выглядит следующим образом. По пункту 1. Если в старой формации для развития производительных сил достаточно простора, то это означает, что уровень противоречий между нарождающимся классом новых собственников и старыми собственниками еще недостаточен для наступления момента решающей схватки между ними и смены формации. Указанный момент наступает тогда, когда новые собственники начинают ощущать трудности для развития новых производительных сил, скажем, отсутствие свободных рабочих рук из-за крепостного права феодализма. По пункту 2. Для появления новых производственных отношений, т.е. для смены собственников основных средств производства, нужно, чтобы появились сами новые средства производства, то, что называют материальными условиями существования новых производственных отношений. Если они ещё не появились (в силу недостаточного развития производительных сил), то нет и класса новых собственников, а значит некому устанавливать и новые производственные отношения.

Если говорить о сознательном досрочном переходе к социализму, то как развитие производительных сил и, соответственно, создание материальных условий существования новых производственных отношений, так и сами новые производственные отношения обеспечиваются принудительно, сверху, действиями революционного правительства. Поэтому, на первый взгляд, грозное предупреждение Маркса к такому переходу не относится. Однако, при системном подходе к анализу истории выявляется, что это не так. В данном случае следует использовать теорию управления социальными системами [3],  которая лежит в основе исследования управленческого  направления развития общества. Согласно неё любая система управления обществом состоит из двух подсистем:  управляющей (власти)  и  управляемой  (население), связанных между  собой различного рода сигналами через прямые (от властей к населению) и обратные (от населения к властям) связи. Под сигналами понимаются  материальные  носители  информации,  обладающие способностью не только передавать сообщения, но и, в ряде случаев, оказывать силовое воздействие (например, произвести кадровые изменения). Силовое воздействие именуется обратным управлением.  Оно реализуется через выборы, референдумы,  заговоры, восстания, революции. В составе теории управления социальными системами есть закон самоорганизации общества,  который гласит,  что наиболее влиятельная часть управляемой подсистемы в долгосрочном периоде властна над подсистемой управляющей. В зависимости от формации в роли наиболее  влиятельной  части  управляемой подсистемы могут выступать бояре, дворяне, буржуазия и т.д.  К примеру,  при смене феодализма  капитализмом наиболее  влиятельной  частью общества вместо феодалов становится буржуазия. В норме управляющая подсистема - ставленник  наиболее  влиятельной, решающей части общества,  интересы которой она, в сущности, и обеспечивает. Тем не менее, в своих действиях управляющая подсистема должна в известной степени учитывать и интересы остальной части общества (по большей части угнетаемой).  В противном случае эта часть общества в конце  концов реорганизует управляющую подсистему обратным управлением. Благодаря закону самоорганизации общество не распадается, не превращается в хаос.

Указанный закон  дает четкое объяснение грозному предупреждению Маркса. Действительно,  если формация обеспечивает развитию  производительных сил достаточно простора, значит в ней наиболее влиятельной частью общества остаются прежние социальные классы, которые, в силу закона самоорганизации, не  позволят  управляющей подсистеме ввести новые производственные отношения. И даже если в силу какой-нибудь чрезвычайной ситуации управляющая подсистема их введет, то управляемая подсистема добьется их отмены. Применительно к конкретному случаю сознательного досрочного  перехода  к социализму  в России это означало,  что крестьянство со своим единоличным хозяйственным укладом через обратные связи заставит революционное  правительство  капитулировать перед ним.

Возникает вопрос:  как же в таком случае вновь созданная в результате революции управляющая подсистема,  скажем, рабоче-крестьянское правительство по В.И.Ленину, сможет довести культуру общества до социалистического уровня?

Теоретически это возможно. Дело в том, что реализация закона самоорганизации общества осуществляется не мгновенно из-за инерционности  населения. (Впрочем, бывают и дополнительные трудности: как правило, реализация осуществляется вопреки желанию управляющей подсистемы,  иногда реализация становится возможной лишь после смерти главы управляющей подсистемы и т.п.) Данный закон следует трактовать как закон-тенденцию. Его реализация начинается с временн0й задержкой, в течение которой управляющая подсистема может  действовать  без  учета интересов управляемой подсистемы и даже им противоречить. То есть в пределах времени задержки грозное  предупреждение Маркса не имеет силы, а значит этим временем управляющая подсистема возникшего государства социалистической формации может воспользоваться для превращения прежнего общества в социалистически  ориентированное  общество.  Останься  исходное  общество неизменным дольше,  и в силу вступит грозное предупреждение Маркса, т.е. по закону самоорганизации общества обратным управлением управляемая подсистема либо попытается ввести в управляющую подсистему своих представителей  и  изменить  управление  в свою  пользу,  либо вообще разрушит систему управления с соответствующими последствиями для общества.  Получается,  что замечание В.И.Ленина о возможности  достичь  необходимого для построения социализма уровня культуры на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя [8,  т.  45,  c. 381]  действительно  лишь  для ограниченного промежутка времени. Поэтому

после возникновения социалистического государства основной задачей  революционного правительства является преобразование исходного общества в социалистически ориентированное общество, т.е. лояльное социализму. Революционному правительству необходимо уложиться в отведенный срок, иначе дело окончится поражением.

Как показано в [3] для России минимальное время такой задержки реализации закона самоорганизации составляет порядка 5-6 лет.  С уменьшением давления на управляемую подсистему это время увеличивается. История показывает, что большевикам с напряжением, но удалось уложиться в отведенный срок - к концу 30-х гг.  общество СССР было социалистически ориентированным. Удалось также оптимально увязать этнические проблемы страны с формационными, обеспечив единство страны на основе пролетарского интернационализма. Народы СССР форсированно формировали советскую цивилизацию.  Здесь же надо отметить, что это происходило несмотря на то, что мировой буржуазии удалось  подавить  революционные выступления мирового пролетариата (в Венгрии, Германии и т.д.), на которые так надеялись В.И.Ленин и большевики. Иначе говоря, они пошли на строительство социализма в одной стране.

Реализация "непопулярных" преобразований на рассматриваемом этапе перехода к социализму (этапе мобилизационном,  или этапе чрезвычайного  управления) требует обязательного ослабления обратного управления,  или,  в политической терминологии, уменьшения демократии. В случае советского государства это  достигалось введением искусственной несимметрии в систему управления обществом и даже репрессивными мерами.  Поясним  понятие  "искусственная несимметрия" в контексте принципа несимметрии систем управления обществом.

Общество в любом случае неоднородно. Разнородные части общества посылают в управляющую подсистему полярные сигналы обратной связи, т.е. часть в поддержку действий управляющей подсистемы,  а часть против. При равносильных сигналах управляющая подсистема не способна управлять. Она не знает,  что ей делать и "дергается", как это наглядно видно на событиях в нынешней Украине,  где "цивилизационный разлом" поделил население  страны на примерно равные две части.  Система управления обществом устойчиво работает лишь в несимметричном режиме,  когда сигналы обратной связи одной полярности превышают сигналы обратной связи другой полярности, причем чем больше нисимметрия,  тем устойчивее система управления. Иначе говоря, политическая система работоспособна лишь при  диктатуре,  т.е. насилии одной части общества над другой. Это и есть принцип несимметрии. Под диктатурой вовсе не  понимаются  какие-то ужасы,  просто одна часть общества диктует другой правила поведения,  в первую очередь учитывая свои интересы. Наличие в буржуазном обществе диктатуры капитала, а в социалистическом - диктатуры труда, которую принято называть диктатурой пролетариата, есть объективная необходимость,  закон социального управления, а вовсе не изобретение К.Маркса и В.И.Ленина.  Да,  не располагая знаниями отсутствующей в то время теории социального управления,  они указали на необходимость такой диктатуры при социализме, и в том их заслуга. Ныне, при наличии таких знаний, ведущиеся по этой теме споры, в том числе С.Кара-Мурзой, являются беспредметными и бессмысленными.  Диктатура неизбежна как для буржуазного общества,  пусть и в форме демократии,  так и для социалистического, коль скоро эти общества стремятся к устойчивой работе системы  управления  обществом.

Различают несимметричность естественную, характеризующуюся отсутствием ограничений на передачу сигналов обратной связи, и искусственную, которая осуществляется за счет введения ограничений на их передачу.  Именно такие  ограничения  вводило  революционное правительство Советского государства в период строительства основ социализма. Оно ослабляло  обратную связь не только сужением избирательных прав (отсутствие тайного голосования, многоступенчатость выборов и т.д. – до 1936 г.), но для антисоциалистической части общества (буржуазии,  духовенства, кулачества и т.п.) вводило институт лишения права голоса.

Искусственная несимметрия означает искажение информации, что противопоказано процессу сознательного управления и может применяться  только  в исключительных случаях, подобных данному, на сравнительно короткое время. Подавление части сигналов обратной связи чревато потерей представлений  о фактической обстановке в стране,  не позволяет судить о корректности поставленных задач управления и правильности  самого  управления,  исключает возможность сделать  систему  управления  адаптирующейся и сопровождается рядом других недостатков. Только наличие  полноценных  обратных  связей обеспечивает общественную собственность на основные средства производства (при слабых обратных связях фактическими собственниками основных  средств производства являются властные структуры).

Таким образом, непосредственно после социалистической революции революционное правительство попадает в сложное положение.  С  одной  стороны, для проведения  социалистических  преобразований в условиях наличия,  как правило, мелкобуржуазной социальной базы система управления обществом  не должна иметь сильной обратной связи и обратного управления. С другой стороны, для нормального функционирования системы управления  обществом  она должна их  иметь.  Эти полярные требования могут быть выполнены только за счет разнесения  их  во  времени.  Поэтому процесс становления социализма должен быть двухэтапным. На первом этапе должно выполняться первое требование,  на втором - второе.  Это и есть алгоритм сознательного досрочного перехода к социализму. Подробнее об этом см. [5, 6, 10, 11].

После завершения первого этапа с переходом ко второму этапу не следует медлить.  Дело в том,  что со временем уходят лидеры, под руководством которых возникло  социалистическое государство и которые обладают необходимым уровнем профессионализма.  На смену им  приходят  управленцы  более слабые, ибо они формируются и выдвигаются системой управления со слабой обратной связью, когда требовательность снизу к высшему руководству исключена. Поэтому велика вероятность того, что они отойдут от курса служения обществу или не справятся с управлением. Именно последнее и случилось с  Советским  Союзом.  Ценой великих трудов и лишений он преодолел первый этап, но замешкал с выполнением второго. Советский Союз погубила слабость обратной связи в его политической системе. С.Кара-Мурза обвиняет марксизм в том,  что он не дал ключа к выявлению причины гибели СССР. Напрасно. Он и не мог его дать,  поскольку гибель СССР объясняется процессами управленческого пути развития общества, а не формационного.

Как видим, системный подход в анализе истории позволяет  правильно воспользоваться имеющимися  научными  знаниями,  в том числе марксизмом в его корректной части,  для вполне удовлетворительного объяснения  исторических процессов.  Упрек С.Кара-Мурзы в том, что "как правящая элита, так и оппозиция в РФ продолжают,  хотя частью бессознательно, в своих умозаключениях пользоваться инструментами марксизма" [с. 308] показывает, что его "критический анализ методологического оснащения доктрины  марксизма" совершенно некорректен.  Пользуются, и слава Богу. Значит еще кое-что соображают.

Заключая, можно констатировать следующее. С.Кара-Мурза написал тенденциозную книгу,  содержание которой, несмотря на большое число доказательных текстов, в значительной степени ошибочно и не является  научным. Анализ исторических процессов ведется им односторонне, с точки зрения теории цивилизаций,  а не с позиций системного подхода,  когда  учитываются основные направления развития общества. Вольной и тенденциозной трактовкой марксистских текстов автор изыскивает в марксизме доктрину прогрессивных и реакционных народов и строит на  этой  вымышленной  им  доктрине ошибочные выводы:  о наличии в марксизме двух моделей развития общества - на основе борьбы классов и борьбы народов (причем якобы  первую  классики используют в теории,  а вторую - в практических вопросах; этакий "двойной стандарт"), о влиянии этих моделей на раскол марксистов в 1917 году, на зарождение  гражданской войны и даже холодной войны, о механицизме марксизма, о необходимости поменять термин "контрреволюция" на выражение "революция регресса" и т.д. и т.п. Тем самым он создает  очаг теоретической неразберихи, путаницы и мифологии. Неудивительны в этой связи его реверансы в адрес А.Зиновьева и К^О , столь же невероятных путаников. Такой очаг вовсе не безобиден, как можно подумать. Вот брякнул красного словца ради один безответственный историк, что Ленин завещал похоронить себя рядом с матерью, и пошел гулять миф. А “заинтересованные лица” этим мифом пользуются, конструируя “общественное мнение” на предмет перезахоронения В.И.Ленина. Вот уже и Б.В.Дроздов в “Особом мнении” (курс экономики ВШО) ссылается на совершенно некорректное утверждение С.Кара-Мурзы, что де “рыночная экономика …не является чем-то естественным и универсальным. Это недавняя социальная конструкция, возникшая как глубокая мутация, в специфической культуре Запада”. Повадились наши исследователи объяснять всё ничего не объясняющим словом “мутация”. А.В.Бузгалин в книге “Глобальный капитал” объясняет мутациями появление СССР, теперь вот С.Кара-Мурза тем же объясняет появление рыночной экономики.

В целом книга С.Кара-Мурзы являет собой наглядный пример  ошибочности одностороннего подхода к изучению истории.

 

              Литературные источники

 

    1. Маркс К. и Энгельс Ф. С2.

    2. Петров В.П. Объект управления - население. Критерии качества систем управления обществом. Механизм кризиса системы управления советским обществом. М., 1995.

    3. Петров В.П.  Объект управления - население. Начала теории управления социальными системами. Кризис в СССР: причины и защита. М., 1999.

    4. Петров В.П.  Движущие силы и основные пути развития  человеческого общества. М., 2000, 2001.

    5. Петров В.П. Комментарии к истмату. М., 2003.

    6. Петров В.П. Социология СССР: очерк становления и гибели Советского Союза. Сборник 2. М., 2007.

    7. Алексеев В.П. Першиц А.И. История первобытного общества. М.: Высшая школа, 1999.

    8. Ленин В.И. Собрание сочинений

    9. Елисеев А. Социализм с русским лицом. М.: Алгоритм, 2007.

   10. Высшая  школа  обществознания.  Цикл лекций по наиболее актуальным темам истории, теории истории и экономике. М., 2009.

   11. Сайт www.znanie08.narod.ru

 

                                              В.П.Петров

 

 

 

 

 

 

Лекция 13. Комментарии к книге “Социализм 21. 14 текстов постсоветской школы

 Критического марксизма” и работе В.Бурдюгова “Манифест реального коммунизма”

 

Название первой книги и, особенно, характеристика её авторов как марксистов критических “не боящихся подвергать сомнению всё, с чем они сталкиваются в своей общественно-теоретической практике”, которую им дает инициатор издания книги А.В.Бузгалин, делают совершенно необходимым в теме “Критика марксизма” курса теории истории отметить её появление и дать хотя бы краткий комментарий к особенностям её содержания. Той же теме – будущему обществу посвящен и “Манифест реального коммунизма”. Поэтому целесообразно коснуться его в той же лекции.

 

I. Социализм 21.  14 текстов постсоветской школы критического марксизма

[М.: Культурная революция, 2009]

 

Авторы, заполняющие книгу 14-тью текстами, по словам А.В.Бузгалина видят свою задачу в поиске различных аспектов генезиса нового социализма, социализма ХХI века. При этом большое внимание уделяется духовной составляющей социализма, в частности культуре (особенно В.М.Межуев в тексте “Социализм – пространство культуры”, Л.А.Булавка в тексте “Советская культура как идеальное <<советского социализма>>”). В.М.Межуев даже утверждает, что “в связке <<экономика –политика - культура>> социализм ставит культуру на первое место [c. 125]. В настоящей “Реплике” этой особенности книги обсуждать не будем, так как марксизм никогда не отрицал важности “духовности” (вспомним замечание марксизма о материальности идеи, овладевшей массами). Заметим только, что при всей важности культурной стороны любой формации главным признаком формации является основной способ производства с наличием основных средств производства в собственности того или иного класса. На том стоит теория формаций и покушаться на её основы, подтвержденные исторической реальностью, нелепо. С такой поправкой текст В.М.Межуева в некоторых разделах может вызвать известный интерес, например, о свободном времени при социализме. При этом нельзя согласиться с тем, что при социализме труд человека в рабочее время не следует считать <<делом славы, доблести и геройства>>, что “к социализму в его истинном значении подобное понимание труда имеет косвенное отношение”, будто бы главным является то, что выходит за рамки рабочего времени [c. 149]. Такое утверждение ошибочно и ориентирует сферу воспитания молодежи неправильно, ибо системы жизнеобеспечения общества, без которых невозможно его существование, требуют именно труда в рабочее время, а потому он всегда будет <<делом славы, доблести и геройства>>. Относительно же текста Л.А.Булавка приходится с огорчением заметить, что он малопонятен, так как Л.А.Булавка, чрезвычайно широко используя термины “отчуждение” и “разотчуждение”, не сочла необходимым предварительно разъяснить авторскую трактовку их для культуры. Удивляет также то, что в тексте не отмечается важнейшая особенность советской культуры – она формировалась как сплав национальных культур народов СССР на базе интернационализма трудящихся.

Теперь о социально-экономическом разделе книги.

Он не содержит заметных теоретических подвижек, так как тезис “движение – всё, цель - ничто”, который просматривается в большинстве текстов книги, и  взгляд на Октябрьскую революцию как всего лишь составляющую буржуазно-демократической революции уже встречались в литературе.

Применительно к социализму тезис “движение – всё, цель – ничто” наиболее определенно использован А.В.Бузгалиным. Согласно автору “…социализм может быть охарактеризован не столько как стадия общественно-экономической формации, сколько как процесс перехода от эпохи отчуждения к <<царству свободы>> (коммунизму). Этот процесс будет включать в себя революции и контрреволюции; первые ростки нового общества в отдельных странах и регионах, их отмирание и появление вновь; социальные реформы и контрреформы в капиталистических странах; волны прогресса и спада различных социальных и собственно социалистических движений” [c. 396, 397]. Вот такое сведение четкого определения социализмом В.И.Лениным (по некоторым данным также Г.В Плехановаым) низшей фазы коммунизма Маркса как строя, признаками которого являются общая собственность на основные средства производства и распределение благ по труду к совершенно аморфному определению в виде периода смены капитализма <<царством свободы>> (коммунизмом), т.е. подмена состояния общества (формации) переходом от одного состояния к другому. Доведись такое применить к капитализму, то это выглядело бы как подмена самой капиталистической формации процессом её появления, т.е. буржуазной революцией. Абсурд. Совершенно очевидно, что такая подмена некорректна. Следствием её являются неразбериха и путаница. В сущности исследование здесь подменяется игрой в терминологию, как если бы, к примеру, словом “стул” предлагалось назвать не только ту вещь, что ранее так называлась, а ещё что-то, скажем, изготовление стула. Зачем?

Уместно обратить внимание и на этическую сторону вопроса. Определение социализма дано В.И.Лениным задолго до появления А.В.Бузгалина. Этот факт следует помнить, учитывать и не своевольничать, используя термин “социализм” совершенно в ином понимании. Если уж А.В.Бузгалину очень хочется поименовать процесс перехода из <<царства необходимости>> к <<царству свободы>> с использованием термина “социализм”, то всегда можно отличить свое определение от ленинского, скажем, именовать “бузгалинским социализмом ”. Как, например, это делает В.Белоцерковский, именуя свой социализм “кооперативным социализмом”.

В работах В.И.Ленина отсутствует ссылка на то, что социализм есть формация. Он только отмечал, что между социализмом и коммунизмом обозначатся очень большие различия. Тем не менее, из ленинского определения ясно, что имеется в виду достаточно выраженное, стабильное состояние общества. В работах Б.Л.Ермилова и В.А.Ацюковского, например [1], весьма обоснованно показано, что социализм – это формация.

 В свете сказанного попытка А.В.Бузгалина представляется некорректной, противоречащей основам теории формаций и методологии исследований.

Кстати, замену исследования на игру в терминологию А.В.Бузгалин использует, касаясь такого феномена, как СССР. Не утруждая себя анализом “реального социализма” (так часто называют период СССР) как конкретного явления, он просто считает его уродливым от рождения [c. 399], именует “мутантным социализмом” и вообще от него “отмахивается”. Согласно А.В.Бузгалину “Под последним понимается тупиковый в историческом смысле слова вариант общественной системы, находившейся в начале общемирового переходного периода от капитализма к коммунизму. Это общественная система, выходящая за рамки капитализма, но не образующая устойчивой модели, служащей основанием для последующего движения к коммунизму” [c. 398]. Действительно, зачем о нем говорить, раз он  мутантный и тупиковый? Термин “мутация” А.В.Бузгалин берет из биологии, где он означает наследственные изменения, появляющиеся естественно или вызываемые различными физическими или химическими воздействиями среды. А.В.Бузгалин полагает, что “…начиная с революции 1917 года, рождавшееся новое общество обладало набором признаков (<<депо мутаций>>), позволяющих ему эволюционировать по разным траекториям, в том числе – существенно отклоняющимся от оптимального пути трансформации <<царства необходимости>> в <<царство свободы>>. Особенности <<среды>> - уровень развития производительных сил, социальной базы социалистических преобразований, культуры населения России и международная обстановка – привели к тому, что из имевшихся в <<депо мутаций>> элементов возникавшей тогда системы наибольшее развитие и закрепление постепенно получили процессы бюрократизации, развития государственного капитализма и другие черты, породившие устойчивую, но крайне жесткую, не приспособленную для дальнейших радикальных изменений систему. В результате возник мутант процесса генезиса <<царства свободы>> (коммунизма)” [c. 399, 400]. Ну хорошо, очень “научный” текст, хотя не очень понятный, но допустим, что в силу неких особенностей среды возник “реальный”, или в терминологии А.В.Бузгалина “мутантный”, социализм. Тогда исследователь обязан выяснить механизм его возникновения и гибели, в том числе отмеченные А.В.Бузгалиным причинно-следственные цепочки бюрократизации и других черт “ мутантного” социализма, а не отмахиваться от него. А.В.Бузгалин же, используя игру в терминологию и поименовав социализм в СССР “мутантным”, ушел от решения этих вопросов. Важнейшие вопросы: каковы конкретные причины катастрофы СССР и механизм катастрофы? как их можно было избежать и не повторить вновь? остались у А.В.Бузгалина без ответа.

Между тем исследование именно таких “необычных” (“мутантных”) явлений, как катастрофа Советского Союза, открывает перед исследователем перспективу корректировки теории. Ибо “необычными” они являются только с точки зрения прежней теории, но никак не с точки зрения теории истинной. Их исследование способствует выявлению истины, а потому игнорирование “мутаций” методологически неправильно. Тем более, что к “мутациям” необходимо отнести и появление Китайской республики, и Вьетнамской. Что-то их уж больно много. Оплошал А.В.Бузгалин. Так старательно (вместе с А.И.Колгановым) на с. 18-28 излагал марксистскую методологию, а в тексте “От <<мутантного социализма>> к <<царству свободы>>” так её нарушил. Оплошал.

 “…причины возникновения и распада советской системы были в основе своей одни и те же” – утверждает А.В.Бузгалин на с. 396, видимо имея в виду “мутантность” социализма СССР. Это совершенно неправильно. Как и то, что путь СССР был тупиковым. Покажем это вкратце. Более детальная информация дана в соответствующих лекциях ВШО курса истории (частично в лекции 12), а также в [2-5].

Начнем с того, что разграничим стихийную смену формаций и сознательную. Все досоциалистические смены формаций были стихийными. В самом деле, развивая производство в недрах феодальной формации, буржуа преследовали свои экономические интересы, а вовсе не собирались сознательно строить какой-то капитализм. Точно также, преследуя свои экономические интересы, они брали политическую власть, ибо она их интересы защищала лучше, чем власть феодальная. Как явствует из практики, смена формаций происходит из-за появления, в силу развития производительных сил, новых собственников основных средств производства с интересами, противоречащими интересам старых собственников, в процессе борьбы между классами этих собственников. Закон смены формаций, который К.Маркс излагает в Предисловии к политической экономии, зафиксирован им на основе изучения стихийных смен формаций и справедлив только для них. Это закон стихийной смены формаций. Он гласит: “На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или – что является только юридическим выражением последних – с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции” [6, т. 13, с. 7]. Подчеркиваем ещё раз: ни в коем случае нельзя забывать, что он относится к стихийной смене формаций, а потому очень осмотрительно и осторожно применять его положения для сознательной, т.е. происходящей по воле и желанию людей, смене формаций, в частности, сознательному переходу от капитализма к социализму.

Следует иметь в виду три особенности стихийной смены формаций (о них упоминалось в лекции 12). Во-первых, к власти в новой формации никогда не приходит основной угнетаемый класс исходной (старой) формации. Конкретно, в феодальной формации не стоят у власти бывшие рабы,  а в капиталистической - класс крепостных крестьян. Власть в новой формации берет новый, народившийся класс собственников новых основных средств производства,  скажем, буржуазия при переходе к капиталистической формации. Во-вторых, момент взятия власти новым классом собственников основных средств производства определяется достигнутым уровнем  экономического потенциала этого класса, степенью противоречий между новыми и старыми собственниками и,  отсюда,  решимостью класса новых собственников взять власть. Этот  момент - свой в каждой конкретной ситуации и не может быть задан априори. В-третьих, класс новых собственников основных средств производства может возникнуть в исходной  формации  как  в силу появления новых технологий (т.е. на основе изменения материальной составляющей производительных сил – орудий производства), так и по причине развития производительных сил в форме изменения сознания людей, которые также являются составляющей  производительных  сил. По первому варианту капитализм сменял феодализм. По второму варианту рабовладельческая формация была сменена феодальной. Тогда в сознании  наиболее сообразительных рабовладельцев-землевладельцев (как составляющей производительных сил) возникла мысль, что если рабу дать участок земли с условием передачи части урожая землевладельцу (т.е.  превратить раба в колона), то увеличится интенсивность работы раба, что приведет к увеличению дохода землевладельца. Они попробовали это сделать. Результат был положительный, и тем было положено начало переходу рабовладения в феодализм.

Закон стихийной смены формаций есть закон природы, а посему имеются все  основания полагать, что он будет выполняться и в случае перехода от капитализма к социализму. Иначе говоря, как ранее другие формации в истории, капиталистическая формация рано или поздно сменится формацией социалистической. Сменится стихийно (если наперед её не сменят досрочно и сознательно, как это, скажем, произошло в 1917 г. в России),  согласно этому закону, и такой процесс идет. Подтверждением тому служит постепенный сдвиг влево всего общества за последние 150 лет. Отрицать этот сдвиг невозможно. Количественные же изменения, как известно, рано или поздно выливаются в изменения качественные. Не исключено, что в наше время упорная экономическая борьба пролетариата постепенно приведет к политическим результатам. В частности, через постепенное создание мощного сектора государственной собственности, что в сочетании с наличием сильных обратных связей и обратного управления обеспечивает переход к социалистической формации. Следует заметить, что такой переход фактически равносилен сознательному переходу к социализму.

Сознательная смена формаций в принципе стала возможной лишь после того, как основоположники марксизма создали теорию формаций. Ибо только тогда стало возможно прогнозировать развитие истории, а значит попытаться сознательно сменить формацию. С появлением знаний по  формационному  развитию  общества  эре безраздельных стихийных смен формаций пришел конец. Теперь в эти процессы неминуемо должен был вмешаться человек.  Ибо, располагая знаниями,  он  всегда   стремится их использовать. Он так устроен.  Разумеется, стихийное развитие истории остается. (Здесь самое время вспомнить большого ученого Б.П.Курашвили, который говорил о двух путях к социализму: эволюционном и революционном [7, с. 96].) Но наряду  со стихийным развитием,  если угодно, параллельно ему, неизбежны события с сознательным вмешательством человека. Понятно, что они, в свою очередь, будут влиять и на стихийное развитие событий.

Конечно, и до основоположников марксизма были попытки сознательного “исправления” общества. Например, кое-что предлагали утописты, были и практические попытки, скажем, Оуэна. Но только основоположники марксизма, создав теорию прибавочной стоимости и теорию формаций, подвели научную базу под уничтожение эксплуатации человека человеком и сознательную смену формаций, будем говорить конкретно, под переход к социализму. Они же первыми с учётом такой базы и стали действовать в этом направлении, создавая рабочие организации, интернационал. В то время считалось, что капитализм в наиболее передовых странах достиг состояния своего естественного конца, т.е. момента смены его очередной формацией. Такой вывод следовал из чудовищной эксплуатации пролетариата того времени, безработицы и постоянных экономических кризисов, сотрясавших производство. Основоположники марксизма полагали, что общество будет все отчетливее делиться на буржуазию и пролетариат, который будет нищать как относительно, так и абсолютно. Предполагалось, что в процессе развития производительных сил рабочий превратится в придаток машины. Поскольку в недрах капитализма того времени не было даже намека на зарождение класса новых собственников, интересы которого противоречат интересам буржуазии, а значит, который может рассматриваться как могильщик буржуазии, стихийный вариант смены формаций исключался. Основоположники марксизма ориентировались только на сознательный вариант ликвидации капитализма. Они полагали, что могильщиком буржуазии будет пролетариат. С этой целью необходимо превратить пролетариат в “класс для себя” (сознающий свои интересы), чего можно добиться, внеся в него социалистическое сознание. Ликвидацию капитализма предполагалась начинать с наиболее развитых капиталистических стран, так как пролетариат там был наиболее многочисленен и организован. Основоположники марксизма не исключали и мирной ликвидации капитализма, скажем, через выкуп у буржуазии основных средств производства.

Ход истории выявил некоторые ошибки этих канонов марксизма. Во-первых, он показал, что современный основоположникам марксизма капитализм не находился на стадии естественного конца, его болезни были не старческие, а “детские”. При дальнейшем развитии некоторые из них были существенно приглушены. От беспощадной эксплуатации пролетариата и затягивания “социальных гаек” капитализм постепенно был вынужден перейти к “социально ориентированной рыночной экономике”, когда значительная часть ВВП направляется на социальные нужды. Сработал инстинкт самосохранения буржуазии, который указал ей на пагубность затягивания “социальных гаек”, а также  борьба пролетариата за свои права и появление Советского Союза, которое наглядно показало буржуазии её судьбу в случае продолжения прежней политики. Во-вторых, пролетариат не нищает абсолютно, хотя и нищает относительно. В-третьих, пролетариат уже был “классом для себя” (общественные классы всегда “классы для себя”), так как преследовал свои интересы. Но он предпочитает бороться за них в экономических схватках с буржуазией, скажем, путем забастовок, а не в политической борьбе, т.е. не стремится быть могильщиком буржуазии. Об этом наглядно свидетельствует развитие рабочего движения на Западе. Пролетариату не грозит уничтожение при капитализме, поэтому он в норме к политической власти не стремится (буржуазия стремится к власти, так как при социализме ей места нет). В сущности, капитализм представляет собой некий симбиоз буржуазии и пролетариата. Пролетариат прибегает к политической борьбе только тогда, когда его “загоняют в угол”, т.е. эксплуатация становится невыносимой. В-четвертых, кроме наличия в обществе классов пролетариев и буржуазии, на чем акцентировались основоположники марксизма, в обществе возник еще так называемый “средний класс”, общность людей среднего достатка, которая в условиях буржуазной демократии обеспечивает устойчивость капиталистического общества. В этом его значение. Практика показала, что при  развитии производительных сил рабочий не становится придатком машины. Напротив, от него требуется повышенный профессионализм, овладение знаниями. Не случайно современный капитализм иногда называют “когнитивным” капитализмом, т.е. капитализмом, использующим знания. Значительную часть общества ныне составляет инженеры – техническая интеллигенция. В современном понимании инженеры - это рабочие, только высокой квалификации. Высокооплачиваемая часть пролетариата, средний бизнес и другие люди, не владеющие крупным капиталом, но обладающие повышенным материальным достатком, и составляют этот “средний класс”. Классики марксизма указывали на появление такой общности, но не прогнозировали столь существенного её влияния на жизнь общества, которое показывает современная реальность. В-пятых, основоположники марксизма допустили методологическую ошибку, исключая возможность дальнейшего стихийного развития общества и, соответственно, стихийного ухода капитализма с исторической арены. Законы природы всегда выполняются и такой вариант классики, хотя бы гипотетически, должны были предвидеть. Тогда их прогноз развития истории, изложенный в ”Манифесте коммунистической партии”,  мог быть другим.

Такова поправка, которую вводит реальность на прогноз основоположников марксизма.

Толчок к сознательной смене формаций дает не противоречие между производственными отношениями и производительными силами, а завязавшийся узел из социальных, политических, экономических, часто колониальных противоречий, который загоняет пролетариат “в угол”. В этом случае при наличии хорошего организующего начала, например, партии или иного организующего сообщества, возможно взятие власти пролетариатом и его союзниками, скажем, крестьянством. Примерно так было в России 1917 года, почти так - на Кубе. В аналогичном направлении развиваются события в нынешней Венесуэле. Теория сознательного перехода к социализму нуждается в существенной доработке, содержащей полную концепцию такого перехода. Учитывая катастрофу Советского Союза, особое внимание в ней надлежит уделить периоду с момента взятия власти до окончательной победы социализма в стране. Представляется, что такая доработка может быть выполнена лишь при самом тщательном анализе становления и гибели Советского Союза.

 Первая попытка сознательного перехода к социализму была предпринята Парижской Коммуной. Прусское нашествие на Францию, предательское поведение национальной буржуазии и тяжелые условия труда вызвали восстание наиболее угнетаемой части парижан и создание Парижской Коммуны. Но буржуазии удалось подавить восстание.

Второй попыткой была Октябрьская революция в России. Особенностью её было то, что страна по сути “перепрыгивала” через капиталистическую формацию. То была попытка не только сознательного перехода, но и перехода досрочного, ибо в России для социализма еще не созрели как материальные условия, так и культурные. Механизм такого перехода иной, нежели у стихийной смены формаций. Если при стихийной смене формаций взятием власти заканчивается процесс  смены,  то  при  сознательном досрочном переходе  взятием  власти он только начинается.  Если стихийная смена формаций начиналась с создания в недрах старой формации носителей новой собственности, то сознательный досрочный переход созданием носителей новой собственности заканчивается. Русская революция противоречила тогдашним канонам теории, согласно которым переход к социализму мог осуществляться только в наиболее развитых капиталистических странах, причем в историческом понимании одновременно. Россия же была  страной, даже не освободившейся от феодализма, с незначительным рабочим классом, в массе своей только что выделившемся из крестьянства. Основываясь на тогдашних теоретических канонах, часть марксистов – меньшевики бурно возражала против социалистической революции в России. У другой части – большевиков была иная позиция. Уже отмечалось, что марксисты того времени полагали, будто капитализм достиг в своем развитии точки естественного конца. В.И.Ленин в свою очередь считал, что мировая война, опостылевшая народам, создала условия для мировой социалистической революции и полагал, что толчком к ней может послужить революция в России, сыграющая роль факела в возгорании мировой революции. Именно в расчете на такое развитие событий В.И.Ленин и призывал к российской социалистической революции. На тот исторический момент большевики еще не предполагали строить социализм в одной стране. Действия в направлении мировой революции действительно имели место (в Венгрии, Германии и т.д.), но мировой буржуазии их удалось подавить. Тогда перед Россией и встал вопрос: как быть дальше? Сползти (после Октября!) на капиталистический путь развития или пойти путем социалистических преобразований? В.И.Ленин полагал, что на основе завоеванных Октябрем рабоче-крестьянской власти и советского строя можно достигнуть уровня развития передовых народов с тем, чтобы построить социализм [8, т. 45, с. 381]. Под социализмом он, как уже отмечалось, понимал низшую по К.Марксу фазу коммунизма, признаками которой является общая собственность на основные средства производства и распределение благ по труду [8, т. 33, с. 93. 98]. И большевики выбрали этот путь.

Это был трудный путь. С позиций современной теории и на основе исторического опыта для успешной его реализации он должен был включать два основных этапа [4, с. 36, 37; 5, с. 34, 35]. Задачей первого этапа было превращение российского буржуазного и мелкобуржуазного общества, в подавляющем большинстве крестьянского, уклад которого был социализму враждебен, в общество социалистической ориентации, т.е. лояльное социализму.  Сделать это надлежало в весьма ограниченные сроки, чтобы буржуазное и мелкобуржуазное общество через обратные связи (выборы, восстания и т.п.) не вызвало сползания к капитализму. Теория управления социальными системами говорит, что в пределах запаса устойчивости управляющие структуры имеют возможность действовать вопреки интересам населения [2], и большевики воспользовались такой возможностью. Правда, теории той они в то время не знали (из текстов книги видно, что авторы текстов не знают этого и сейчас). Действия большевиков не являлись исполнением разработанной ими программы или плана. Таковых не было. Просто они решали возникающие перед ними конкретные задачи, имея в виду главную задачу: советский строй должен был выжить в условиях враждебного окружения, одновременно проводя социалистические преобразования, ориентируясь на конечные признаки социализма: распределение по труду и общую собственность на основные средства производства. Распределение по труду базировалось на созданной тарифной сетке. Что касается общей собственности на основные средства производства, то в тогдашней теории считалось, что при наличии рабоче-крестьянской власти и советского строя она тождественна государственной собственности. В таком направлении власти и действовали. Советский строй, культурная революция, индустриализация и коллективизация изменили жизнь общества. Была уничтожена эксплуатация человека человеком. Ибо теперь весь прибавочный продукт, изготавливаемый обществом, безвозмездно поступал обществу и мог быть использован для нужд общества. Все-таки отсутствие эксплуатации человека человеком есть главный признак социализма. Это признают даже некоторые авторы текстов книги: “Смысл социализма всегда усматривался в освобождении угнетенных от власти угнетателей и предоставлении всем гражданам равных прав на материальные и духовные блага и доступа к ним” [c. 456]. Иногда говорят, что в СССР бюрократия присваивала прибавочную стоимость, а значит эксплуатировала трудящихся. Однако, даже упирая на диктатуру бюрократии в СССР, автор одного из текстов книги А.И.Колганов замечает: “…никому еще не удалось доказать, что бюрократия эксплуатировала трудящихся СССР ради извлечения прибавочной стоимости”, cм. примечание на c. 364. Иначе говоря, СССР не был носителем госкапитализма, как это полагают некоторые авторы. Примерно к концу 30-х годов первый этап становления социализма в СССР был завершен: советское общество в основном стало социалистически ориентированным.

На первом этапе общество не само функционирует как социалистическое, а “получает” социализм как бы из “рук” руководства. То есть это “государственный “ социализм (этатистский), как именовал его Б.П.Курашвили. Первый этап сопряжен с силовым воздействием на население, особенно на враждебные социализму классы (буржуазию, духовенство, кулачество), ослабленными обратными связями в системе управления и отсутствием обратного управления, т.е. отсутствием возможности для населения легитимно сменить руководство страной в случае недовольства его действиями. Фактическим собственником основных средств производства на этом этапе являются управляющие структуры, а не общество (это отмечается автором одного из текстов Г.Г.Водолазовым на с. 593, из-за чего “реальный социализм” он именует “номенклатурным социализмом”), поскольку последнее в силу слабости обратной связи лишено возможности контроля за их использованием. Из-за слабости обратной связи существует угроза снижения профессионализма руководства страной и постепенного перерождения управленцев, в том числе и высшего руководства. Таковы негативные стороны первого этапа. Тем не менее он неизбежен, если действительно хотят построить социализм. Авторы некоторых текстов, например, Б.Ф.Славин,  этого не берут во внимание, и винят “реальный социализм” в тоталитаризме и отсутствии свободы.

Задачей второго этапа является превращение социалистически ориентированного общества в общество социалистическое, т.е. полностью соответствующее характерным признакам, обозначенным В.И.Лениным, в первую очередь в части общей собственности на основные средства производства. Для этого должна быть модернизирована политическая система путем создания полноценных обратных связей, введения обратного управления, прекращения доминирования ведущей партии в структуре управления страной и перевода её в государственный канал обратной связи. Если использовать политическую терминологию, то общество должно стать демократическим. Должны быть приняты все меры к овладению населением навыками демократии. Иначе говоря, на втором этапе обретается полноценный социализм, который имеют в виду авторы некоторых текстов книги, например, Б.Ф.Славин, ибо указанная модернизация обеспечивает гласность, контроль через обратные связи управления основными средствами производства, легитимную смену руководства страны снизу в случае его недостаточного профессионализма и т.д.

Путь последующего развития общества очевиден: следует постепенно, с развитием экономики, увеличивать распределение через общественные фонды с соответствующим уменьшением распределения через заработную плату. То есть к бесплатному образованию и здравоохранению добавлять бесплатное жилье, транспорт и т.д.

Как видим, ничего тупикового в таком процессе, на что ссылается А.А.Бузгалин, здесь нет. Очень четкая программа действий с выходом на положительный результат.

В Советском Союзе первый этап был чрезмерно затянут, а ко второму не приступили вовсе. В результате отмеченная выше возможность падения профессионализма высшего руководства СССР и постепенного перерождения управленческого аппарата (из-за слабости обратной связи) стала массовой реальностью. Ведь когда генсек КПСС Горбачев подвел партию к роспуску, из 15-20 членов политбюро и 300-400 членов ЦК не нашлось ни одного (!), который бы возглавил КПСС, направил её на устранение ошибок. Первое руководящее ядро страны, которое отбиралось по высшим меркам подполья, революции и гражданской войны, в целом вело страну на подъем. “Перелом“ наступил вскоре после ухода этого ядра, когда на смену ему заступили управленцы, формируемые существующей системой управления обществом (системой со слабыми обратными связями). Руководство перестало справляться с решением возникающих конкретных задач управления, в частности, с дефицитом потребительских товаров, что особенно раздражало население. Возник кризис, который из-за отсутствия механизма обратного управления не разрешился легитимно, отставкой руководства, а вызвал разрушение системы управления и страны – носительницы социалистического вектора развития.

Таким образом, причиной возникновения Советского Союза можно считать ошибочную оценку марксистами состояния капитализма того времени. Ибо именно в расчете на “беременность” капитализма того времени социализмом, в расчете на мировую революцию и предприняли большевики попытку перехода России к социализму. Они достигли больших успехов, ибо СССР прошел самый трудный, самый тяжелый этап становления социализма, стоивший его народам моря крови, слез и лишений. Причиной гибели Советского Союза стало то, что большевики, руководившие таким переходом, не разработали до конца программу перехода и не реализовали второго этапа перехода, этапа демократизации. Говоря конкретно, они не ввели сильные обратные связи в систему управления обществом, из-за чего профессионализм высших управленцев упал ниже допустимого уровня, а население не могло легитимно заменить их на более квалифицированных. Как видим, причины возникновения и распада советской системы различаются и суждение А.В.Бузгалина об их одинаковости некорректно. И уж совсем не соответствует реальности его сочинения о генах, мутациях и т.п. Все-таки наука – это не цирк, где главное – оригинальность, умение удивить. Науке нужна истина в виде причинно-следственных связей, а не замена одного термина другим, пусть даже очень оригинальным и модным. Сам “бузгалинский социализм”, который он мыслит как оптимальный путь трансформации <<царства необходимости>> в <<царство свободы>> [c. 399], сопровождаемый разными “мутантами”, по сути своей описывает стихийный вариант смены формации капиталистической на социалистическую, так как на значительной части сопряжен с существованием частной собственности на основные средства производства [c. 427].

Кстати, развал СССР вовсе не был фатальным. Будь в составе ГКЧП хотя бы один человек, не утративший профессионализма, скажем, подобный председателю белорусского колхоза А.Г.Лукашенко, и не было бы никакой катастрофы. Всего-то и нужно было взять Ельцина под домашний арест и исключить Горбачева из КПСС. А на то у ГКЧПистов были все основания и возможности. Потом можно было постепенно демократизировать общественные отношения, тем более, что основы этого процесса в виде Съезда народных депутатов уже были заложены. Но у тогдашних управленцев не хватило умения даже на такие пустяки.

Не нашлось в России Лукашенко. Зато нашлись Ельцин, Собчаки, Бурбулисы, Г.Поповы, Коржаковы, Шапошников (маршал авиации), Хакамады, Немцовы, Буничи, непризнанные гении типа Явлинского, прочие “демократы” и либералы, обладающие невероятной способностью к словоблудию. Благодаря им страна пошла назад, в предыдущую формацию, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Не все авторы текстов книги, касаясь “реального социализма”, столь поверхностны в его оценке и легкомысленно “отмахиваются” от него, как А.В.Бузгалин. Например, А.И.Колганов в тексте “К оценке социально-экономической природы общества советского типа” считает, что “…СССР был не просто страной. Это было историческое явление, возникновение и гибель которого определили лицо ХХ века. И уничтожить его могли лишь исторические процессы такого же масштаба” [c. 333]. Он детально анализирует процесс возникновения и становления СССР, чем дает расширенное содержание первого этапа перехода к социализму, причем во многом правильное, т.е. его анализ содержит “зерна истины”. По отдельным вопросам с ним синхронен М.И.Воейков в своем тексте “Начало начал: Ленин и проблема русской революции”.

Оба автора склонны рассматривать события 1917 года как единую буржуазно-демократическую революцию. Такая тенденция книги уже отмечалась в начале “Реплики”. Причем А.И.Калганов не прочь видеть её завершение аж в 1991 году, поскольку фразой “Итак, буржуазная революция в России завершилась.” он начинает раздел текста, посвященного нынешней капиталистической России. Иначе говоря, он включает “реальный социализм” в состав единой русской буржуазно-демократической революции, а итогом Октябрьской революции, которую он именует вторым этапом русской революции (Февральскую революцию 1917 года он считает первым этапом), полагает “формирование крайне необычного <<буржуазного общества без буржуазии>>” [c. 339]. Оказывается, в СССР было вот такое совершенно непонятное <<буржуазное общество без буржуазии>>, отчего “Задачи разрешения противоречий капиталистического развития на путях  догоняющей модернизации (что тогда означало индустриализацию) стали решаться без буржуазии получившими политическую власть её классовыми противниками, а потому и неизбежно во многом небуржуазными методами” [c. 339]. Вот ведь как. И власть была у политических противников буржуазии. И общество советское было без буржуазии. И методы были небуржуазными, а революция почему-то буржуазная. Не движение к социализму было в СССР, а всего лишь капиталистическое развитие без буржуазии под руководством её политических противников. А.И.Колганов везде настойчиво подчеркивает эту маловразумительную догоняющую буржуазную модернизацию без буржуазии, тем самым старается обосновать свое мнение о буржуазности русской революции. С этой целью он и бесспорные социальные достижения советского общества в виде бесплатного образования и здравоохранения пытается представить как нечто буржуазное, ссылаясь на то, что в современном капитализме они тоже присутствуют, хотя и в ограниченном масштабе, [c. 367, 368]. На самом деле появление таких социальных достижений в современном капитализме объясняется не его развитием, а наоборот, умиранием. Ибо “Крот истории делает свое дело” – идет стихийный переход современного капитализма к социализму через постоянную борьбу пролетариата с буржуазией, в результате которой пролетариат постепенно укрепляет свои социальные позиции. Причем умирание это попытки сознательного перехода к социализму ускоряют, так как устрашают буржуазию и заставляют её сдавать свои позиции собственному пролетариату.

М.И.Воейков события 1917 года на этапы не делит. Реальность всегда богаче тех моделей, в которые её стараются втиснуть. Важно понимать эту реальность. М.И.Воейкову это удается хуже, чем А.И.Колганову. Отмечая наличие в литературе трактовки февраля и октября 1917 года как единой революции [c. 296, 297], он прилагает много усилий, чтобы показать, будто Октябрьская революция 1917 года не являлась социалистической, что была одна буржуазно-демократическая революция. В таком доказательстве он видит основу для развития теории. “Если мы имеем одну революцию, то стало быть и характер (сущность) ее также одна” [c. 297] – полагает он. Отсюда можно усомниться и в социалистичности “реального социализма”, что он и делает на с. 296: “Октябрь не решил, да и не мог решить задач социализма. Особенно это стало ясно после 1991 года”.  Вот так. Данный текст не содержит сколько-нибудь логического анализа причин катастрофы СССР – важнейшего события новейшей истории. Автор просто решил, что после 1991 года ему всё ясно. Главный довод М.И.Воейкова – Октябрьская революция была вынуждена решать те задачи, которые не решила буржуазная Февральская революция, скажем, наделение крестьян землей. Но он как-то ухитрился забыть, что Октябрьская революция этим не ограничилась, что далее следовали шаги социалистического характера. Следует учитывать также силы, совершающие эти революции. Надо помнить, что отречение царя в феврале 1917 года организовывала и осуществляла буржуазия в лице кадетов, а в октябре 1917 года (да и в июле тоже) восстание было уже народное и против кадетов. Что это за октябрьское продолжение буржуазной революции, если оно антибуржуазное!

А.И.Колганов более логичен и точен. Он отмечает своеобразие Октября: “…во-первых, происходит передвижка классов, находящихся у власти…во-вторых, к власти приходит партия большевиков с социалистической программой” [c. 338]. ”…Октябрьская революция, будучи по содержанию разрешаемых ею социально-экономических противоречий в первую очередь революцией буржуазной (буржуазно-демократической), с точки зрения <<коренного вопроса всякой революции>> - вопроса о власти – оказалась революцией пролетарской. А с точки зрения основных социальных сил, принимавших участие в революции, она была революцией рабоче-крестьянской” [c. 339].

Оба автора правильно замечают, что вначале большевики не рассматривали свою революцию как самостоятельную социалистическую революцию. М.И.Воейков совершенно прав в том, что В.И.Ленин поначалу видел в российской революции всего лишь факел, который зажжет мировую революцию. В подтверждение этого М.И.Воейков совершенно правильно ссылается на “Прощальное письмо к швейцарским рабочим” В.И.Ленина [c. 317]. Он говорит, что до “самых последних дней Ленин все же ждал мировой революции, когда бы европейский пролетариат смог придти на помощь русской революции” [c. 300]. Действительно, В.И.Ленин этого ждал, достаточно ознакомиться с его выступлениями того времени. Но постичь полностью логику и последовательность событий того времени М.И.Воейкову не удается. Отсюда его ссылки на формулу смены формаций К.Маркса [c. 280, 281], на отсутствие объективных материальных предпосылок для социалистической революции в России и  недостаточное количество революционного пролетариата [c. 297-315] и т.п. Все это говорит о смешении М.И.Воейковым стихийной и сознательной смены формаций. Однако не следует путать вариант сознательного перехода к социализму, который выбрали большевики (во главе с В.И.Лениным) в России, со стихийной сменой формаций по формуле К.Маркса, см. также [6, т. 13, с. 7], составленной им на основе изучения стихийных смен досоциалистических формаций. Вариант большевиков был вариантом сознательного досрочного перехода к социализму (чего не предусматривала формула К.Маркса) и к ней никакого отношения не имеющий. Поэтому ссылки на неё в тексте М.И.Воейкова некорректны. А,И,Колганов в свою очередь отмечает, что большевики свою революцию как социалистическую поначалу определенно не рассматривали [c. 338]. “Если первоначально большевики, сознавая ограниченность предпосылок социализма в России, ставили возможность победы социалистической революции в зависимость от революции в передовых странах Запада, то затем под влиянием собственных политических и идеологических лозунгов, вследствие обострения классового конфликта с буржуазией и под давлением необходимости выстроить некоторый работоспособный экономический механизм, пригодный для функционирования в условиях экспроприации буржуазии, социалистические задачи были поставлены в повестку дня” [c. 352]. Он также признает досрочный характер перехода к социализму в России: “…начиная с Октября, к буржуазно-демократической революции примешивается оттенок революции раннесоциалистической “ [c. 340]. 

Ранее отмечалось, что при досрочном сознательном переходе к социализму трансформация исходного общества в социалистически ориентированное общество (лояльное социализму) осуществляется сверху, т.е. воздействием управленцев (бюрократии). Отсюда вытекает значение профессионализма этих управленцев, важность их роли. А.И.Колганов это понимает, хотя и несколько своеобразно, как некое предопределение свыше: ”Исключительная роль политической надстройки в условиях, когда классовой опорой государства было меньшинство населения, да к тому же в социально-культурном отношении не готовое к самоорганизации в формах, адекватных социалистическим общественным отношениям, породила неизбежную и глубокую бюрократизацию политического строя. Бюрократия оказалась ведущей цементирующей социальной силой и для экономического строя, и для социальных отношений” [c. 357].  Он уделяет много внимания зарождению и становлению бюрократии в СССР (а также её связям с обществом), политическим лидером которой, наиболее последовательно выражающим её стремления, он считает И.В.Сталина [c. 358]. По мнению А.И.Колганова вопрос о формировании подлинно социалистических общественных отношений никогда не волновал Сталина сам по себе. “Неважно, что строить, - лишь бы строительство укрепляло его власть и мощь державы, которой он руководил. Но при этом надо непременно уверять, что строишь именно социализм, а затем заявить об успешном завершении его строительства” [c. 360]. Представляется, что это ошибочное мнение. И.В.Сталин был активным участником подполья, революции и гражданской войны. На таком фундаменте вырабатывается устойчивая идеология, которую он излагает в своих работах. Конечно, это не работы В.И.Ленина, но идеология там социалистическая. Да и характеристика Сталина Лениным должна учитываться. Разумеется, личные качества И.В.Сталина как лидера страны наложили свой отпечаток на историю страны. И.В.Сталин был авторитарен, к демократии относился недоверчиво, в лекциях ВШО курса теории истории это показано. Он не увидел необходимости введения в систему управления обществом сильных обратных связей, механизма обратного управления, сообщающих системе свойство самонастройки, адаптации, свойство отбора наиболее способных управленцев и отбраковки неспособных. Это его большая ошибка как лидера страны. После его ухода система по существу осталась столь же жестко управляемой бюрократией, что и в период насильственного преобразования мелкобуржуазного российского общества в общество социалистической ориентации. Его преемники ничего не сделали для модернизации системы. Более того, в правление Брежнева в Конституцию СССР был введен пункт о руководящей и направляющей роли КПСС, который закреплял официально непогрешимость бюрократии. Так что валить всё на И.В.Сталина не следует. Он оставил 38 лет запаса устойчивости в стране, которыми его преемники для модернизации системы управления так и не воспользовались. А были обязаны, так как осуществляли вариант сознательного перехода к социализму.

Выделив бюрократию как ответственную прослойку, и даже класс, за социалистический эксперимент в СССР и уделив ей так много внимания в тексте, А.И.Колганов, вместе с тем, не дает механизма её участия в катастрофе СССР. Он только декларирует, что все возрастающая часть бюрократии “стремилась превратить каждого своего члена из условного распорядителя общественного богатства, ограниченного в своих функциях всей остальной бюрократической иерархией, в полноправного собственника” [c. 373]. А.И.Колганов довольно туманно и обще высказывается о причине неуспеха советского эксперимента. “Непосредственной причиной экономических трудностей, с которыми столкнулся советский эксперимент, было несоответствие системы экономических отношений, довольно эффективно решавшей задачи догоняющей (по существу капиталистической) индустриализации, задачам развития на позднеиндустриальном этапе (когда задачи индустриализации уже решены), а тем более – задачам перехода на постиндустриальный этап” [c. 376]. В чем несоответствие? Какова роль бюрократии, отвечающей за это соответствие или несоответствие, за преодоление экономических трудностей? В его тексте на это ответа нет.

Здесь самое место отметить общий недостаток большинства исследований причин катастрофы СССР, в том числе и А.И.Колганова, - они упускают из вида постепенное неотвратимое падение профессионализма высших управленцев системы управления обществом при слабой обратной связи в ней, отчего в причинно-следственной цепочке катастрофы у них отсутствует звено, отражающее это падение, и предшествующее ему звено слабости обратной связи в системе управления советским обществом. Необходимо подчеркнуть, что в бюрократии, как управленцах, нет беды. Управленцы были, есть и будут, так как в эпоху разделения труда по иному быть не может. Но важно, чтобы управленцы обладали надлежащим уровнем профессионализма. Ибо система управления работоспособна лишь в том случае, если управленцы, как элементы её, обладают уровнем профессионализма равным или большим необходимого минимума. Суждение о наличии такого минимума у конкретного управленца проистекает от успешности выполнения им задач управления и может быть получено только на основе практической работы управленца. Система управления должна обладать способностью отсеивать управленцев, не справляющихся с решением возникающих перед ними задач (скажем, путем отставки по сигналам населения) и, тем самым, отбирать наиболее квалифицированных управленцев. Но именно такой способностью, из-за слабости обратной связи и отсутствия обратного управления, не обладала система управления советским обществом. Именно поэтому профессионализм управленцев, как её элементов, постепенно снижался. Вплоть до того, что они оказались вообще неспособны решать возникающие перед ними задачи. Что и предопределило возникновение и развитие кризиса в Советском Союзе с последующей его гибелью.

Текст А.И.Колганова обладает интересной особенностью. Автор его считает, что “…формирование целостного социалистического общества было невозможно не только в отдельно взятой России, но и в случае победы пролетарской революции в большинстве наиболее развитых стран” [c. 346]. То есть в случае мировой революции. Для случая России он поясняет: “Индустриальный способ производства с его разделением труда, преобладанием вещных продуктов и потребностей, подчинением человека в производственном процессе машине является адекватной базой лишь для капитализма. Поэтому попытка построить <<индустриальный социализм>> (да еще начав с преимущественно доиндустриальной экономики!) была заранее обречена” [c. 342]. Но тогда зачем было вообще писать этот текст? Раз неуспех эксперимента следует из более общих соображений, можно было обойтись таким кратким сообщением.

В сущности автор убежден, что даже в настоящее время попытки перехода к социализму обречены на провал, так как для социализма еще не создана надлежащая материальная база. “Предпосылки социализма вырастают в результате длительного развития промышленного капитализма – развития, при котором промышленный капитализм вплотную подходит к исчерпанию своих возможностей и создает внутри себя материальные основы для нового, более высокого хозяйственного уклада” [c. 343]. Он не поясняет, как отличить эти “материальные основы”. Для досоциалистических смен формаций о наличии таких “материальных основ” судят по появлению класса новых собственников основных средств производства, интересы которых противоречат интересам старых собственников. Например, о наличии “материальных основ” для перехода к капитализму судили по появлению буржуазии в недрах феодализма. Аналогичным образом о наличии “материальных основ” для перехода к социализму может свидетельствовать только появление некого социалистического класса собственников новых основных средств производства внутри капиталистического общества. Поскольку такого класса пока нет, то по А.И.Колганову и переход к социализму даже ныне невозможен. Возможность перехода к социализму на основе надлежащего изменения сознания масс как слагающей производительных сил он исключает.

В заключение коснемся текста Г.А.Багатурия “К вопросу о развитии марксистской теории формационного преобразования общества”. Г.А.Багатурия является специалистом -“марксоведом”. Он вел исследование научного наследия основоположников марксизма, готовил к изданию их труды и комментарии к ним. Такая работа позволила ему проследить содержание и развитие взглядов Маркса и Энгельса во времени. Он перечисляет некоторые теоретические результаты своих исследований и поясняет их. В частности, он дает поправки к истории марксизма, к периодизации истории марксизма, высказывает мысль о расширении понятия производительных сил (например, включением в них сил природы) и о необходимости критического анализа трудовой теории стоимости, о подлинном смысле <<уничтожения частной собственности>>, о возрастании роли сознания в развитии общества и месте и роли потребностей в структуре, функционировании и преобразовании общества. Он полагает, что учет потребностей необходим и в теории стоимости. Тем самым, в сущности, он высказывает мысль о необходимости учета спроса в теории стоимости, что в настоящее время и отражено в неоклассической теории стоимости. Он много говорит о “законе периферийного развития”, наличие которого в природе он усматривает, и формулирует его: “новая система возникает на периферии существующей, старой системы” [c. 174]. Здесь следует отметить необходимость четкого определения понятия “система”, чего нет в тексте автора. В результате возникает неясность, как, например, можно трактовать действие закона периферийного развития в случае Октябрьской революции. Известно, что она происходила в столице, т.е. отнюдь не на периферии, и здесь же возникла новая система. Вообще революции обычно происходят в столицах, и очень редко – на периферии. Он говорит о необходимости оценки “реального социализма” и анализа причин его краха с точки зрения марксистской теории. Относительно этого пункта следует заметить, что он сужает и затрудняет задачу, так как марксистская теория может и не объяснить этого явления. Здесь необходимо знание теории управления. В целом можно считать, что Г.А.Багатурия поставил ряд актуальных первоочередных задач по корректировке теории, решению которых, к сожалению, тексты книги практически не способствовали. Хотя “зерна истины” в некоторых текстах присутствуют.                                                                  

 

 

II. “Узкие” места современной теории обществознания

и Манифест реального коммунизма В.Бурдюгова [ж. “Коммунист”, 2009 г. N 5]

 

В разделе“ От автора” журнального номера  В.Бурдюгов информирует, что в начале 2008 года по его инициативе была создана Интернет-группа энтузиастов, объединенных стремлением участвовать в развитии коммунистической теории. Сразу же выяснилось, что почти у каждого участника группы свой взгляд на развитие теории. Было решено дать её участникам возможность соорганизоваться в группы близких взглядов в рамках ранее созданной по инициативе большого энтузиаста развития коммунистической теории Валентины Тарасовны Босенко (Украина) инициативной организации разработчиков коммунистической теории <<Импульс 2007>>. На взгляд В.Бурдюгова товарищи его группы стали в <<Импульсе 2007>> теми, кто задает темп и направление в работе <<Импульса 2007>>. “Манифест реального коммунизма” (МРК) представляет, по мнению В.Бурдюгова, определенный вклад в означенную работу, задачей которого является “попытка осмыслить уроки прошлого, учесть опыт развития цивилизации, но и не только опыт. С высот начала ХХI века есть возможность учесть и видимые уже сегодня научно-технические перспективы развития цивилизации” [c. 126].

Вот так видит место своей работы и её задачу автор.

В свете сказанного поражает то, что в работе нет даже намека на попытку осмысления катастрофы Советского Союза, её причин. Или автор полагает, что можно что-то осмыслить, исключая это событие? Но как можно “осмыслить уроки прошлого” не указав причинно-следственной цепочки катастрофы СССР? Кроме того, катастрофа СССР для исследователя вообще есть то явление, отталкиваясь от которого можно выявить узкие места теории, которые и следует потом доработать. Удивительно, но ничего этого, несмотря на очевидность, в МРК нет. Налицо крупный методологический просчет, который привел автора к ряду неправильных выводов и упущений. Например, автор не фиксировал управленческое направление развития общества в качестве одного из основных направлений его развития, наличие которого прямо проистекает из факта катастрофы СССР. Конечно, “жанр” Манифеста декларативен, ему противопоказаны сложные доказательства. Видимо первоначально следует с учетом “узких” мест теории обществознания очертить круг вопросов теории, подлежащих первоочередной доработке, произвести её, а уже затем выпускать суммирующий их Манифест. Представляется, что на настоящий момент (2010 г.) в означенный круг должны быть включены следующие вопросы теории (в доработке части  из них достигнуты некоторые успехи).

1.         Выявление движущих сил развития общества и основных направлений его развития как базы, на основе которой можно проследить становление и развитие человеческого общества. Это позволит свести существующую мозаику знаний об обществе в единую систему представлений об обществе, разносторонне рассматривать различные общественные явления. В частности, она свяжет мозаику из нынешних представлений о формациях и цивилизациях, устранит их противопоставление, а также позволит уяснить истоки некоторых явлений, скажем, появление рыночных отношений и рыночной экономической системы, причину катастрофы Советского Союза и т.д.

В развитие этого тезиса представляется, что в качестве движущих сил развития общества выступает весь спектр генетически наследуемых свойств и качеств человека и, прежде всего, стремление его организма к удовлетворению своих потребностей. Встречаясь с препятствиями к их удовлетворению, человек преодолевает препятствия, в процессе чего совершенствуются различные стороны общества, в чем и заключается его развитие. В настоящее время можно выделить восемь основных направлений развития общества.

1)      Направление получения новых знаний (наука),

2)      Направление обучения знаниям (образование),

3)      Направление развития производительных сил,

4)      Формационное направление,

5)      Цивилизационное направление,

6)      Управленческое направление,

7)      Направление разделения труда и специализации,

8)      Направление борьбы сообществ между собой.

Направления эти не изолированы друг от друга, а, напротив, взаимодействуют и взаимопроникают. Так, очень тесно связаны между собой направление получения новых знаний и направление обучения знаниям, направление развития производительных сил и формационное направление и т.д. Тем не менее, каждое направление обусловлено свойственными ему причинами и отражает вполне определенную сторону общества. Например, формационное направление развития общества обусловлено потребностями материального характера. Поскольку они удовлетворяются материальными благами, а таковые изготовляются на производстве, то стремление к удовлетворению материальных потребностей понуждает развивать производительные силы. Это, в свою очередь, время от времени приводит к появлению новых основных средств производства и, соответственно, класса новых собственников указанных средств производства, интересы которого не совпадают с интересами класса прежних собственников. Борьба между этими классами заканчивается политической победой новых собственников, т.е. взятием ими власти, что и знаменует собой появление очередной формации как экономической и политической стороны жизни общества. Цивилизационное направление развития общества обусловлено потребностями духовного характера и заключается в возникновении и становлении культуры данного сообщества. Экологические и исторические условия существования отдельных сообществ различны, следствием чего является появление различных культурно-исторических типов общества и цивилизаций на цивилизационном пути развития общества. Вместе с тем, наблюдается и возникновение новых цивилизационных образований  на основе прежних компонентов цивилизационного пути развития, как, скажем, это было в Советском Союзе с советской цивилизацией. Как видим, формационное и цивилизационное развитие обусловлено разными движущими силами, а потому противопоставление этих путей развития, отрицание одного из них (что зачастую делают теоретики) неправомерно. Управленческое направление развития общества отражает повышение организации живой материи в процессе её развития, которое обусловлено тем, что удовлетворение потребностей более полно реализуется у организмов (в том числе социальных) с лучшей организацией. Направление разделения труда и специализации, проистекающее из стремления увеличить производительность труда, приводит к появлению товарного обмена и рыночных отношений – важной стороны экономической жизни общества. Что же касается борьбы сообществ между собой, то очень правильно сказано в [9, с. 397]: “Борьба есть приговор истории, и тот, кто этого не понимает, уготавливает для своей страны пассивную роль жертвы”.

Как видим, перечисленные основные направления развития общества действительно характеризуют векторы развития общества, ориентируясь на которые и надлежит дорабатывать теорию, т.е. использовать системный подход, который как раз и характерен тем, что должны иметься в виду все основные направления развития общества.

2.         Разработка теории управления социальными системами как инструмента для исследования управленческого направления развития общества и составляющей теории обществознания.

            Известный объем работ в этом направлении может обеспечить лекция 4 курса теории истории и [2, 3]. Важнейшим результатом этих работ является формулировка закона самоорганизации общества, который объясняет, почему общество в долгосрочном периоде остается единым, не рассыпается.

3.         Выработка поправки к прогнозу развития истории, высказанному основоположниками марксизма в Коммунистическом манифесте.

Представляется, что при доработке теории по этому пункту целесообразно использовать соображения о поправке к прогнозу основоположников марксизма, которые представлены в части I данной лекции.

Можно констатировать, что в настоящее время наблюдается известная стабилизация капиталистической системы, сопровождаемая возвращением в неё России и вступлением в неё Индии и, видимо, даже Китая. Не надо забывать, что в период существования Советского Союза конец капиталистической системы был вполне конкретно предрешен. Нарастающая мощь социалистического лагеря, постепенное включение в его орбиту стран, освобождающихся от колониализма, настолько потрясали капиталистическую систему, что она уже не мыслила добиться победы, а лишь по возможности оттягивала свой конец. Её политика так и называлась – “политика сдерживания”. Именно в сравнении с тем периодом является настоящее время для неё временем спасения и стабилизации. История предоставила капитализму возможность некоторой передышки, и буржуазия спешит этим воспользоваться в своей извечной цели – увеличить прибыль. В связи с этим следует ожидать соответствующего обострения социального противостояния в обществе.

4. Уточнение и доработка понятий о собственности с учётом практики СССР.

Практика СССР выявила некорректность положения тогдашней теории о том, что государственная собственность  в СССР тождественна общей собственности. Оказалось, что фактическими собственниками основных средств производства в СССР были властные структуры, (точнее партийные), а не общество. Указанное явление должно получить объяснение в теории собственности.

5. Доработка существующей теории в части уточнения путей и механизмов перехода от капитализма к социализму.

Представляется, что при доработке теории по этому пункту целесообразно использовать соображения о стихийной и сознательной смене формаций, а также о концепции и механизме перехода от капитализма к социализму, изложенным в части I данной лекции.

Особо следует подчеркнуть, что с момента открытия основоположниками марксизма формационного развития общества последнее обречено на параллельно развивающиеся процессы смены капитализма социализмом: стихийный и сознательный, при их взаимном влиянии. Первый осуществляется эволюционно, через социально-экономическое противостояние пролетариата и буржуазии, скажем, через профсоюзную борьбу, второй – революционно, примеры: Россия 1917 г., Куба. Повторим: было бы ошибочным думать, что, открыв закон стихийной смены формаций, люди вывели его из действия, что отныне смена формаций будет проходить исключительно сознательно, по воле людей. Да, они могут, и, как показывает история, будут делать такие попытки. Но, вместе с тем, параллельно им неизбежно будет идти  процесс стихийной смены формаций. При этом имеют перспективу быть успешными лишь те общественные действия, которые совпадают с результирующим вектором действия этого закона. Понятно, что действия властей нынешней России, пытающихся спустить страну к началам капитализма, успешными быть не могут.

В существующей теории не предполагалось стихийной смены капитализма на социализм, так как во времена классиков марксизма в недрах капиталистической формации не наблюдалось зародышей социалистического способа производства. Советские идеологи считали, что такое вообще невозможно. (Ныне в качестве таких зародышей можно рассматривать предприятия трудовой коллективной собственности типа предприятий Мондрагоновской федерации в Испании и ИСОП в США.) Переход к социализму мыслился как акт сознательных действий пролетариата, обусловленных знанием законов развития общества. Тем самым классики марксизма как бы отказывали природе в выполнении ей своих законов, что безусловно ошибочно. Доведись основоположникам марксизма избежать этой ошибки, и их прогноз развития общества, возможно, был бы другим, ибо они не смогли бы считать тогдашний капитализм умирающей формацией.

Социализм в СССР строили опытным путем, решая возникающие конкретные задачи, ориентируясь на конечные признаки социализма: распределение по труду и общую собственность на основные средства производства, которые были даны В.И.Лениным в работе “Государство и революция”. Распределение по труду базировалось на созданной тарифной сетке. Что касается общей собственности на основные средства производства, то в тогдашней теории считалось, что при наличии рабоче-крестьянской власти и советского строя она тождественна государственной собственности. В процессе строительства “реального социализма” собственность на основные средства производства в СССР  в основном стала государственной, что послужило основанием для заключения тогдашних теоретиков, будто социализм в СССР построен. Причем не простой, а “развитой”. Совершенно ясен был и дальнейший путь к коммунизму – посредством постепенного роста распределения через общественные фонды, подобно уже имеющемуся опыту бесплатного здравоохранения и образования. Каких-то объективных трудностей на этом пути не предвиделось.

Тем не менее, Советский Союз потерпел катастрофу. Причем не в тяжелейшей войне (войну он выиграл) и не будучи в одиночестве, а уже потом, при наличии социалистического лагеря. Совершенно очевидно, что тому должно быть дано исчерпывающее научное объяснение. Как уже говорилось выше: теория должна быть доработана с результатом в виде концепции сознательного перехода от капитализма к социализму, особое внимание в которой должно быть обращено на заключительный период перехода к социализму. Потому что именно на этом этапе СССР потерпел катастрофу.

Относительно концепции сознательного перехода от капитализма к социализму необходимо подчеркнуть следующее. Практика Советского Союза подтвердила как возможность взятия и удержание власти пролетариатом в отдельной (правда, достаточно большой) стране при враждебном капиталистическом окружении, так и возможность постепенного перехода к коммунистическому распределению по потребности (на примере бесплатного образования и здравоохранения). Тем самым доказана возможность практической реализации социалистического строя, который ранее был только теоретической выдумкой “книжников”. Это важнейшее достижение, значение которого трудно переоценить. Ибо теперь никто не может сказать, что такого не может быть вообще, что это басни. Однако указанный процесс следует трактовать только как первый этап перехода к социализму. На этом этапе формируется общество социалистической ориентации, т.е. общество, большинство которого лояльно к социализму и воспринимает его как цель. (Ведь в начале процесса перехода к социализму российское общество в массе своей было буржуазным и мелкобуржуазным. Его интересы не были социалистически ориентированными.) Формирование такого общества осуществляет сверху организация (в случае России большевистская партия), под руководством которой произошла социалистическая революция. На данном этапе фактическим собственником основных средств производства является эта организация, а точнее управленцы, поставленные ей. Во избежание возврата к капитализму посредством воздействия на верхи через обратные связи, последние выполняются слабыми, а обратное управление, которое позволяет отправить в отставку снизу неугодное руководство, отсутствует вовсе. Повторяем, практика СССР как раз и подтвердила реальность осуществления этого этапа перехода к социализму.

Вместе с тем, практика СССР выявила, что осуществление этого этапа не означает окончательной победы социализма, т.е. достижения его как цели, признаки которой были указаны В.И.Лениным. Дело в том, что общество из-за слабой обратной связи в политической системе и отсутствия механизма обратного управления, как это было в СССР, лишено возможности в должной степени воздействовать снизу на властные структуры. В том числе контролировать и влиять на действия управленцев собственностью основных средств производства, т.е. осуществлять функции собственника этих средств, что является по В.И.Ленину необходимым признаком социализма. Иначе говоря, Советский Союз не мог считаться социалистическим государством, ибо там фактическим собственником основных средств производства оставались властные структуры, но не общество. Можно сказать, что там был государственный социализм, но не социализм по В.И.Ленину.  Он мог стать таковым только при условии создания полноценных обратных связей в политической системе, или, если использовать политическую терминологию, при условии осуществления демократического управления обществом. Иначе говоря, для передачи обществу функций собственника основных средств производства (что требовалось по В.И.Ленину, но чего не было на первом этапе), т.е. окончательному переходу к социализму, необходима реализация второго этапа – этапа демократизации, что конкретно выливается во введение в политическую систему сильных обратных связей и механизма обратного управления. СССР остановился на пороге этапа демократизации, ибо  тогдашняя теории на этом вопросе не акцентировалась. В ней не учитывалось, что при отсутствии полноценных обратных связей назревают две опасности. Во-первых, руководство страной не получает достоверной информации о состоянии общества (по словам Андропова мы не знаем общества, в котором живем), что чревато неправильным курсом, который прокладывает это руководство. Во-вторых, и главное, из-за отсутствия требовательности снизу исключается отбор наиболее профессиональных управленцев, т.е. селекция кадров. Напротив, в верхних эшелонах власти происходит концентрация профессионально слабых руководителей, не обладающих способностью решать возникающие задачи. В конечном счете высшее руководство перестает справляться с управлением со всеми вытекающими отсюда последствиями, что очень наглядно и показала практика СССР. Советский Союз погиб, потому что “социализм сверху” не был трансформирован в “социализм снизу”.

Таким образом, концепция сознательного перехода к социализму должна включать два указанных этапа перехода, и это безусловно должно быть отражено при доработке теории.

6. Внимание должно быть уделено также корректировке некоторых вопросов экономической теории, поскольку “узкие” места возникли и в этой области. В первую очередь оно должно быть обращено на два вопроса.

Во-первых, целесообразно использовать при экономическом анализе более продуктивные и более отвечающие реальности теории стоимости (нежели теория трудовой стоимости), например, неоклассическую теорию стоимости А.Маршалла. Это ни в коем случае не будет затрагивать теорию прибавочной стоимости, которая является отдельной самостоятельной теорией. Необходимо проанализировать экономическую реальность Советского Союза

Во-вторых, в связи с настойчивыми попытками противопоставления плановой и рыночной экономических систем, что не всегда правильно, необходимо осветить их главные отличия. При  этом надлежит проследить причинную связь между разделением труда и появлением рыночных отношений, денег, влиянием разделения труда на социалистическую экономику, а также проанализировать экономику Советского Союза с учётом этих реальностей, в частности, с позиции использования рыночных отношений в социалистической экономике. В связи с этим необходимо показать, что причина цикличности капиталистической экономики не заложена в рыночных отношениях и рынке как системе, а заключается в частной нетрудовой собственности на основные средства производства, т.е. свойственна капитализму, для чего целесообразно дать в теории механизм зарождения классического экономического кризиса и показать, почему он отсутствует в социалистической экономике.

Затронутые в МРК вопросы будем рассматривать с позиций отмеченного круга вопросов.

 Центральной темой МРК является вопрос о собственности. В трактовке собственности автор руководствуется утверждением, что Маркс призывал к уничтожению не частной собственности, а собственности буржуазной. Автор полагает, что во времена Маркса буржуазная собственность была частной, а потому и употреблялось такое выражение как “уничтожение частной собственности” [c. 30-32]. По словам автора “К.Маркс и Ф.Энгельс неоднократно повторяли, что под словами <<отмена собственности>> они имеют в виду именно отмену буржуазной составляющей собственности, а не отмену собственности вообще” [с. 43]. Под буржуазной составляющей собственности автор понимает ту её составляющую, которая обусловливает эксплуатацию. Если собственность освободить от этой составляющей, то “любая из существующих при капитализме форм собственности может эффективно функционировать и при социализме, и при последующих общественных устройствах” [c. 37]. “И при социализме, и при коммунизме на равных основаниях возможно существование форм собственности, существующих и при капитализме. Но, в отличие от капитализма, владельцы ни одной из форм собственности не смогут эксплуатировать своих работников” [c. 44]. “Мы за высокий прогрессивный налог на богатство, но мы с сомнением относимся к необходимости реализации в нынешних условиях пункта Манифеста о ликвидации права наследования” [с. 42]. Автор считает, что буржуазная составляющая может быть в любой форме собственности, в том числе и в социалистической. Так, в СССР “…управленческая бюрократия осознала, что и те формы <<социалистической собственности>>, которые существовали в социалистическом лагере, можно отлично приспособить для собственной выгоды, т.е. для эксплуатации. Социалистическая система не давала возможности реализовать эту выгоду в полной мере, но уже тогда бюрократии стало ясно, что дело вовсе не в форме собственности, а в том как организовано функционирование процесса использования этой собственности. <<Социалистическая бюрократия>>, паразитируя на государственной собственности, получала доход в виде взяток от несправедливого распределения общественных благ (квартир, дач, товаров и т.д.) и таким образом эксплуатировала население. Позднее она стала контролировать, во многом, ею же созданную теневую экономику, паразитирующую на государственных ресурсах” [c. 32]. Автор отмечает, что дефицитные товары обогащали тех, кто имел к ним доступ, система списания <<отходов производства>> позволяла создать крупный теневой бизнес на этих отходах, в продовольственном секторе при хранении сельскохозяйственной продукции допускалось списывать за счет порчи до 50% продукции за сезон хранения. Всё это становилось источником эксплуатации трудящихся и создания теневого капитала. Автор полагает, что перерожденцы нацелились на возрождение буржуазного строя, что в конце-концов им это удалось реализовать [c. 36]. Иначе говоря, автор полагает, что причина трагедии СССР заключается в сознательно направленных действиях перерожденцев. В качестве способов освобождения от буржуазной составляющей собственности автор предлагает, в частности, меры законодательные [c. 40].

Как видим, В.Бурдюгов предлагает свое оригинальное толкование отношений собственности. Наша задача – соотнести его с существующими трактовками и понять, что из них ближе к реальности. С этой целью вспомним вкратце, отметая сложности, существующие ныне трактовки собственности (более подробно см. лекцию 1 курса экономики).

Становление понятия “собственность” осуществлялось в процессе развития присвоения (как усвоения блага) в социуме четырьмя этапами. На первом этапе доисторический человек присваивал продукты природы, используя их для поддержания своего существования, т.е. пользование было первым способом присвоения в социуме и первой функцией человека как субъекта присвоения. Второй этап присвоения характерен появлением второго способа присвоения в социуме в виде владения, скажем родом или племенем, той или иной территорией для охоты или земледелия. Соответственно владение также стало функцией субъекта присвоения. На этих этапах еще не было такого понятия – “собственность”. Оно появилось только на третьем этапе присвоения в виде третьего способа присвоения в социуме, когда человек или коллектив как субъект присвоения обретал функцию распоряжения объектом присвоения, вплоть до передачи объекта другому и даже его уничтожения. Таким образом, только при появлении у субъекта присвоения функции распоряжения объект присвоения стал именоваться собственностью. Отношения (т.е. связи, взаимодействия) объекта присвоения с субъектом присвоения и со средой называют отношениями присвоения, а в случае, когда объект присвоения именуется собственностью – отношениями собственности. Отношения собственности позволяют субъекту собственности выполнять свои функции. Некорректно, как это встречается у некоторых авторов и частично у В.Бурдюгова, именовать собственностью отношения собственности. Совершенно непозволительно смешивая “собственность” с “отношениями”, т.е. объект со связями. Функции субъекта, оформленные законодательно, именуются правами или полномочиями. Так появились права (или полномочия) пользования, владения и распоряжения. Иногда их именуют “собственностью”, что также некорректно. Это ведь не объект присвоения, а всего лишь “бумажное оформление” законом функций субъекта. На четвертом этапе становления современного понятия “собственность” возникла еще одна функция (и соответственно право) субъекта, именуемая “экономическими отношениями”. Они возникают в силу того, что собственник для управления сложным объектом собственности вынужден создавать управленческие и обслуживающие структуры, которым передается часть полномочий собственника на определенных собственником условиях. Эта передача и взаимодействие собственника с такими структурами и есть воплощение экономических отношений.

Появлению функции и права “экономические отношения” сопутствует появление понятий “юридический собственник” и “фактический собственник”. Дело в том, что возможны попытки отдельных контрагентов отношений собственности (управленцев, распорядителей, пользователей) использовать их в своих целях вопреки воле и интересам собственника. Тогда они становятся фактическими (реальными) собственниками, оставляя настоящего лишь юридическим (формальным) собственником. Согласно работам М.К.Голубева, который много внимания уделил исследованию экономических отношений (например, [10]), средством противодействия этому является функция и право контроля. Контроль собственника приобретает реальное содержание, если установлены в безусловном порядке (договорно или законодательно) обязанность контрагентов предоставлять запрашиваемую собственником информацию, нести имущественную и другие виды ответственности перед собственником (включая уголовную) за искажение или сокрытие информации и нанесение собственнику ущерба, а также обязательность устранения последствий сделок, осуществленных в ущерб интересам собственника. М.К.Голубев полагает, что такой объем контрольных полномочий позволяет собственнику сохранить статус собственника.

Таким образом, в современном понимании собственность трактуется как материальный или интеллектуальный объект присвоения в социуме, по отношению к которому субъект присвоения располагает <<пучком>> функций, оформленных законом в виде полномочий, содержащих в том числе права пользования, владения, распоряжения и экономических отношений. Согласно зарубежным исследователям А.Оноре, Р.Коузу и А.Алчиану “пучок прав” содержит 11 полномочий. М.К.Голубев доводит их до 38. Следует категорически отвергнуть, как односторонние и малосодержательные, концепции, которые согласно [11, c. 72] сформировались в СССР в конце 70-х гг.: 1) собственность – это самостоятельное производственное отношение по поводу присвоения материальных благ, и прежде всего – средств производства (ленинградская школа во главе с Н.Д.Колесовым и др.); 2) собственность не существует как отдельное отношение, она пронизывает всю систему производственных отношений, и познать её можно, только изучая эту систему (школа МГУ, А.К.Покрытан и др.); 3) собственность не имеет экономического содержания, это юридическая категория (В.П.Шкредов и др.).

Что касается “реального социализма” СССР, то там, в соответствии с изложенным современным пониманием собственности, полномочие контроля общества относительно государственной собственности практически отсутствовало и её фактическим собственником было не общество, а властные структуры. Для возврата собственности обществу было необходимо в политическую систему ввести сильную обратную связь, что по терминологии М.К.Глубева означало вернуть обществу функцию и право контроля.

Теперь о том, что полезного может дать трактовка В.Бурдюгова взамен или в дополнение к существующему достаточно логичному современному пониманию собственности.

Искренне жаль, но ничего, кроме дополнительной неразберихи и путаницы. Конечно, как отмечает В.Бурдюгов, некорректно под частной собственностью понимать, как это зачастую мыслилось в советской теории, собственность, обязательно связанную с эксплуатацией, т.е. с наемным трудом, а собственность индивида, не связанную с эксплуатацией, называть личной собственностью. На самом деле по смыслу частная собственность – это собственность, принадлежащая индивиду. Частную собственность может иметь, например, кустарь-одиночка, который не пользуется наемным трудом, но располагает прибавочным продуктом не эксплуататорского происхождения. В то же время наемным трудом может пользоваться коллектив, скажем, современное акционерное общество. В этом случае придется говорить “коллективная частная собственность”, что вообще звучит невразумительно. Было бы правильным считать частной собственностью собственность индивида, а об отношении её к эксплуатации судить по терминам “трудовая” и “нетрудовая”. Тогда не вносилась бы в эту проблему путаница, поскольку имело бы место четкое разграничение между “трудовой частной собственностью” (не связана с присвоением чужого прибавочного продукта) и “нетрудовой частной собственностью” (связана с наемным трудом и присвоением чужого прибавочного продукта), между “трудовой коллективной собственностью” (собственность коллектива, не использующего наемного труда) и “нетрудовой коллективной собственностью” (собственность обычного акционерного общества). Так предлагалось в лекции 1 курса экономики, и представляется, что для ликвидации отмеченной путаницы этого было бы вполне достаточно. В.Бурдюгов предлагает другое. Он хочет отразить наличие эксплуатации в собственности некой буржуазной составляющей собственности. Причем в его понимании она должна характеризовать эксплуатацию вообще, т.е. не только связанную с присвоением чужого прибавочного продукта. Это следует из его замечания, что коммунисты подменили борьбу за уничтожение эксплуатации борьбой против физической сущности частной формы собственности [c. 32].

Действительно, распространено явление, когда авторы смешивают эксплуатацию уголовного характера (скажем, воровство – тоже эксплуатация) с эксплуатацией социально-экономического характера, т.е. через присвоение прибавочного продукта, и говорят об эксплуатации вообще. Между тем, говоря об эксплуатации в социально-экономическом плане, необходимо иметь в виду только эксплуатацию, проистекающую из наемного труда, т.е. эксплуатацию через присвоение прибавочного продукта. Именно её имели в виду классики марксизма. Для капиталистического строя она является нормой, законным явлением и уголовному преследованию не подлежит. В теории западные экономисты относят прибавочную стоимость к заработной плате предпринимателя. Эксплуатация же уголовного характера при капитализме преследуется, т.е. не считается нормой. Поэтому эти два вида эксплуатации нельзя смешивать. Капитализм признает паразитизм в виде присвоения прибавочного продукта законным, и незаконным – в виде воровства, неуплаты налогов и т.д. В отношениях собственности фигурирует по сути только паразитизм “законный”. Нельзя ставить в вину капитализму как строю наличие эксплуатации уголовного характера, так как с ней борются. Она относится к разряду злоупотреблений и преследуется законом. Аналогичным образом нельзя ставить в вину “реальному социализму” в СССР как строю злоупотреблений уголовного буржуазного характера, ибо официально в СССР они также преследовались законом. Другое дело, что они не изживались должным образом, и в этом вина правоохранительных структур. Но неправомерно рассматривать их, как делает В.Бурдюгов, в качестве законной эксплуатации, что, повторим, имеет место при капитализме для прибавочной стоимости. Порча продукции, равно как и дефицит потребительских товаров - следствие непрофессионализма управленцев, а вовсе не порождение буржуазной составляющей собственности. Сам же непрофессионализм обусловлен отсутствием отбора (селекции) наиболее профессиональных кадров, что в свою очередь, обусловлено слабыми обратными связями в политической системе. Доведись сделать их сильными, и во главе страны стояли бы профессионалы, которые не допустили бы потерь готовой продукции в 50% и иных вредных для общества процессов. Как видим, введение буржуазной составляющей собственности лишь запутывает вопрос собственности и приводит к неверным выводам. Из текста МРК совершенно не ясно, какие функции и полномочия останутся у “собственников” после потери ими буржуазной составляющей собственности, а ведь именно они определяют форму собственности. Понятно, что если, например, нетрудовую частную собственность освободить от буржуазной составляющей, то указанную собственность уже нельзя расценивать и именовать по-прежнему, поскольку у субъекта изымается часть полномочий. Это будет уже другая форма собственности. Поэтому утверждение автора, “что любая из существующих при капитализме форм собственности может эффективно функционировать и при социализме, и при последующих общественных устройствах”, стоит только её лишить  буржуазной составляющей собственности, является некорректным. Слабым местом предложения автора является и то, что буржуазная составляющая собственности не может быть использована для объяснения появления реального собственника в случае, например, обычного акционерного общества. В то же время существующая теория стоимости это легко объясняет посредством понятия “экономические отношения”. Заявление автора, что “вид собственности вовсе не обязательно определяет форму общественного строя” [c. 33], ошибочно: капитализм возник при появлении буржуазии - собственников нетрудовой частной собственности, социализм базируется на общей собственности, а государственная собственность СССР служила основой “государственного социализма”. Возможно автор возразит, что, например, в царской России была казенная собственность, скажем, в армии. Это так. Но политический строй царизма все-таки определялся собственностью помещиков-феодалов.

Видимо руководствуясь своими представлениями о собственности, автор приписывает социализму классовый состав общества [c. 7, 53], хотя при общественной собственности на основные средства производства, что свойственно социализму по Ленину [8. т. 33. с. 93, 98], классовый состав общества исключается. И это подтверждает практика на примере “реального социализма” в СССР. Даже не являясь полноценным социализмом, он демонстрировал бесклассовость социалистически ориентированного общества. В самом деле, на конец советского периода все работники в СССР состояли на службе у государства и имели одинаковое отношение к собственности. А именно отношение к собственности является определяющим для класса. Автор не иллюстрирует свое утверждение о классовости социалистического общества конкретным перечислением классов, хотя бы для СССР. Поэтому только априори можно возразить, что ошибочно, к примеру, считать, что в СССР был класс рабочих, класс крестьян и т.д. На самом деле были массы трудящихся, часть которых работала в промышленности, часть в медицине, часть – в сельском хозяйстве и т.д. Один летчик перевозил пассажиров, другой опрыскивал удобрениями поля. Один тракторист строил нефтепровод, а другой был механизатором в колхозе. Один токарь работал на заводе, а другой – в МТС. Были разные места работы, но особой разницы в социальном плане между отдельными общностями трудящихся не было. Правильнее называть эти общности не классами, а  стратами, которые различались друг от друга интересами, вытекающими из их профессионализации. Понятно, что интересы медиков в чем-то отличаются от интересов учителей, горняков и т.д. Но это отнюдь не классовые интересы, завязанные на собственности. Иногда в отдельный класс выделяют бюрократию, т.е. управленцев, противопоставляя её классу трудящихся. Действительно, при “реальном социализме” в СССР бюрократия находилась в роли фактического собственника. Однако в случае действительного социализма, когда собственность на основные средства производства является общей, она таковым не будет, а значит нет никаких причин считать из-за неё социалистическое общество классовым.

Что касается катастрофы СССР, чего вскользь касается автор на с. 36, то сознательно направленных на возврат к капитализму действий бюрократов-перерожденцев в СССР не было. Они воровали “стихийно” и, конечно, тем наносили вред обществу. Но причинно-следственная цепочка катастрофы СССР проходит не через их действия, а через нарастающий непрофессионализм высших управленцев страны, в силу чего они не смогли справиться с возникающими задачами, в том числе и с действиями перерожденцев. В этой связи неправильным также является замечание автора на с. 4, что социализм отступил под напором капитализма. Никакого отступления социализма под “напором” не было. Катастрофу СССР, как носителя социализма, обусловил указанный нарастающий непрофессионализм высших управленцев страны, который явился следствием неправильного проектирования и реализации системы управления обществом. Причем здесь напор капитализма?

Заключаем: в части трактовки отношений собственности и вытекающих из этого следствий В.Бурдюгов представил сырой, маловразумительный  и во многом ошибочный материал. Возможно, что автор попытается и ему удастся его доработать. Но в нынешнем виде он создает явную путаницу и неразбериху.

Целый раздел работы посвящен переходному периоду от капитализма к социализму. Сразу же уточним, что автор не имеет в виду стихийный переход, он рассматривает только переход сознательный – период, начинающийся с завоевания пролетариатом политической власти и завершающийся построением социализма [c. 8]. Большим достоинством работы является разъяснение задач общества при переходе к социализму. По сути это есть попытка создания концепции перехода от капитализма к социализму – концепции, которой так не хватало в теории. “Задача первых стадий строительства социализма – создать экономическую основу социализма, ликвидировать бедность (в т. ч. пролетариат), ликвидировать эксплуатацию трудящихся (т.е. преодолеть пролетарское состояние правящего класса), добиться такого состояния, когда всем в государстве будет что терять” [c. 9]. В сущности это соответствует этапу создания социалистически ориентированного общества, этапу “государственного социализма”. Автор правильно рассматривает “государственный социализм” как “инструмент, который придется использовать на одной из стадий переходного периода от капитализма к социализму, в момент, когда будет полностью запрещена эксплуатация [c. 22]. На с. 23, 24 автор разъясняет: “Управленческие процессы в экономике при государственном социализме поначалу почти неизбежно будут основаны на административно-командной системе управления. Структуру жесткого централизованного вертикального подчинения проще всего реализовать. Она позволяет быстро принимать управленческие решения довольно узкой группой руководителей. Такая система позволяет на определенном временном отрезке обеспечить быстрое развитие экономики страны. Правда, без участия в принятии решений по этому вопросу подавляющего большинства членов общества. Но после того как будет пройден этап управления страной в мобилизационном режиме, административно-командная система неизбежно становится тормозом в развитии. Причем, не только в развитии экономики, но и в развитии самого общества. С демократизацией жизни всего общества, с началом вовлечения в процесс управления обществом всего населения, административно-командная система должна утратить сначала свой первоначальный вес, а затем и вовсе отмереть, отдельными элементами оставшись только в структурах, где без неё действительно невозможно обойтись.” На с. 25, 26 автор говорит: “Весь смысл государственного социализма, как стадии перехода к обществу научного социализма, состоит в том, чтобы, постоянно видоизменяясь, постоянно настраиваясь на решение возникающих новых задач, система государственного социализма, в итоге, реализовала на практике все необходимые составляющие, характерные для общества, которое, собственно и будет называться социализм, Уже без всяких пояснительных прилагательных.

На этом функции государственного социализма будут исчерпаны и он, как стадия исторического развития, уйдет в прошлое.

В период государственного социализма будут решены задачи создания материальной базы социализма, ликвидации эксплуатации чужого труда, создана политическая система, гарантирующая участие подавляющего большинства граждан в управлении всеми аспектами жизни общества, будут решены вопросы достойного социального обеспечения граждан. В задачи государственного социализма входит и создание условий для исчезновения антагонистических классов, сделать доступным для всех получение образования любого уровня, создать передовую науку и создать систему, обеспечивающую внедрение новых научных открытий и новых технологий в самые короткие сроки.

Как стадия переходного периода, государственный социализм, экономика которого с самого начала основывается на государственной собственности, характерен тем, что за время своего существования постепенно и сознательно решает задачу создания условий для перерастания государственной собственности в общенародную общественную собственность.

Этот процесс неотъемлем от решения задач по демократизации управления, изменения функций и способов формирования Советов. Без преодоления бюрократии, без привлечения к управлению собственностью и всей страной всего населения, без создания действенной системы народного контроля за управленцами, задачу перехода к социалистическому образу жизни не решить.”

Как видим, автор хотя и упоминает задачу демократизации политической системы страны и привлечение к управлению собственностью и всей страной всего населения, как задачу перехода (и это правильно), но не выделяет для её решения  отдельного этапа перехода к социализму – этапа демократизации. Он не акцентируется на ней. Он возлагает её на государственный социализм. Это неправильно. Во-первых, из-за её важности. Ведь Советский Союз “срезался” именно на этой задаче. Автор сам говорит, что при непредвзятом анализе читатель непременно придет к выводу, что Советский Союз, до самого конца своего существования находился на этапе развития, который только и можно характеризовать как <<бюрократический государственный социализм>>” [c. 22].  Во-вторых, потому что цель и структура управления государственного социализма совсем иные, чем оные при этапе демократизации. В первом случае целью является превращение исходного общества в общество социалистической ориентации, для чего создается система управления со слабой обратной связью и отсутствием обратного управления. Во втором случае целью является превращение общества социалистической ориентации в социалистическое общество и создается система управления с сильной обратной связью и механизмом обратного управления. В первом случае нетрудовая собственность на основные средства производства переводится в государственную собственность. Во втором - государственную собственность превращают в общую собственность. Так что здесь дело не в формальной периодизации, а в том, чтобы высветить важнейший этап в процессе перехода к социализму – этап демократизации, судя по событиям в СССР этап не менее трудный, чем этап государственного социализма. Особая сложность здесь в том, что демократизацию должны возглавить и проводить управленцы, которые верховенствовали при государственном социализме. При переходе к социализму этап демократизации неизбежен. Кстати, автор и сам отмечает, что “…используя в системе управления АКС (административно-командную систему – Петров), пролетарская власть должна ясно представлять временность такой необходимости и неизбежность замены АКС более демократическим механизмом в течение переходного периода” [c. 24], т.е. замены АКС государственного социализма более демократическим механизмом. Он перечисляет негативные стороны АКС, но в этом перечислении упускает снижение профессионализма главных руководителей страны из-за слабости обратной связи в системе управления обществом, что явилось причиной катастрофы СССР. Ведь собственно по этой причине мобилизационный период и не может быть сколько угодно продлен – из-за снижения профессионализма по причине слабости обратной связи. А не будь такого снижения – не было бы и особых противопоказаний относительно мобилизационного управления. Автор не развил тему катастрофы, это существенное упущение. Тем не менее, в МРК сделан значительный шаг в направлении к созданию концепции сознательного перехода от капитализма к социализму, что безусловно является большим достижением автора.

Важным вопросом, в котором пытается разобраться В.Бурдюгов, является управление обществом. Он затрагивает его в рассуждениях о диктатуре пролетариата [c. 9, 48], о числе партий [c.  10]. С сожалением приходится отметить, что при этом он не пользуется даже теми материалами по данному вопросу, которые публиковались в его журнале ранее, например, [12, 13], отчего его высказывания выглядят достаточно поверхностными. К примеру, утверждение о необходимости иметь несколько партий в политической системе, ибо одна партия вырождается, некорректно. Чтобы партия не вырождалась, в структуре её должны использоваться сильные обратные связи. Наличие в стране двух и более партий не спасает систему, о чем наглядно свидетельствует практика ГДР и народной Польши, где было по две партии.   

Вопросом, который привлекает внимание в работе автора и входит в круг очерченных выше теоретических вопросов, подлежащих доработке, служит разделение труда. Практика однозначно показывает, что с развитием общества разделение труда ширится, оно является одним из основных направлений развития общества. Разделение труда, т.е. дифференциация, неизбежно порождает интеграцию, в том числе отношения обмена по стоимости, иначе говоря, рыночные отношения, и даже рыночную экономическую систему. Рыночная экономическая система это саморегулирующаяся система, в которой рыночные отношения доминируют и определяют распределение материальных и финансовых потоков. Задача такой системы – получение максимальной прибыли. Саморегулирование заключается как в распределении указанных потоков, так и в том, что система автоматически через цены устанавливает равенство спроса и предложения. В отличие от неё административная (она же директивная, плановая) экономическая система характерна принудительным централизованным распределением материальных и финансовых потоков, которое обусловливается поставленными перед системой задачами. Тем не менее в ней имеет место обмен по стоимости, т.е. рыночные отношения. Бесспорно, что обмен возник как неизбежное следствие разделения труда, а значит в той или иной форме будет всегда сопровождать такое разделение. В той степени, насколько общество пронизано разделением труда, настолько же оно пронизано и обменными операциями, т.е. рыночными отношениями. Речь идет об обмене и рыночных отношениях в широком понимании, между членами современного общества. В самом деле, работники шинного производства, автосборочного производства, электростанции и вообще любой работник современного общества не производит для себя всех нужных ему благ (одежды, еды, жилья), а выменивает их на то, что он вырабатывает лично. Кто-то делает шины, кто-то собирает автомобили, иной добывает уголь в карьере, транспортирует этот уголь, а другой сжигает его в топках электростанции, иной растит пшеницу и т.д. Выменивание это, иначе говоря обмен, происходит не посредством бартера, а через посредника – деньги. Все производственные отношения современного общества (в том числе и при социализме) пронизаны обменом через деньги, по стоимости.  “Стоимость работника” определяется его зарплатой, и именно на её величину посредством рыночных отношений, по стоимости, работник набирает себе нужных ему благ. При этом обмен может производиться как по договорным ценам, так и по фиксированным ценам, как это практиковалось в СССР и носило название товарно-денежных отношений (ТДО). Иного пути пока нет. Даже если снабжение благами осуществлять по недоброй памяти карточкам, то и тогда придется учитывать “стоимость работника” и стоимость благ, т.е. рыночные отношения все равно останутся. Как видим, разделение труда служит фундаментом важнейших, в том числе экономических, процессов в обществе.

Тем удивительнее та легкость, с которой В.Бурдюгов, правда прячась за Ф.Энгельса, утверждает, что разделение труда, подорванное уже в настоящее время машиной, превращающее одного в крестьянина, другого в сапожника, третьего в фабричного рабочего, четвертого в биржевого спекулянта, исчезнет совершенно [c. 52]. Можно подумать, что со временем каждый член общества с легкостью необычайной будет совмещать в себе и сапожника, и пирожника, и врача, и полевода, и монтажника-верхолаза, и программиста, и астронома, и оперного певца, и главного инженера, и т.п., и т.д. Как говорят в народе: “И чтец, и жнец, и на трубе игрец”. Совершенно очевидно, что такое невозможно, ибо невозможно индивиду совместить в себе бесчисленное количество профессий. Исчезновение разделения труда – это вздор. И не надо такой вздор оправдывать ссылкой на Ф.Энгельса, раз реальность свидетельствует об обратном. Ф.Энгельс действительно считал, что разделение труда исчезнет. И даже пытался иллюстрировать это примером с архитектором, который часть рабочего времени проектирует здание, а часть возит тачку. Что ж. Классики тоже люди и тоже иногда ошибаются. Следуя Ф.Энгельсу, архитектору ныне пришлось бы не возить тачку, а работать крановщиком, бульдозеристом и т.д. Иногда говорят, что под исчезновением разделения труда классик подразумевал исчезновение классов. Вполне возможно, что у классика в голове были еще какие-то соображения по части разделения труда. Но нам приходится опираться на его высказывания, а не на домыслы авторов. Кроме того, исчезновение классов не имеет отношения к разделению труда. Классы исчезнут, а разделение труда останется. Конечно, было бы желательно иметь разъяснение признанных знатоков трудов К.Маркса и Ф.Энгельса по этому вопросу, скажем, марксоведа Г.А.Багатурия. Но что-то отмалчиваются знатоки. Тем временем практика однозначно показывает: в науке тезис об исчезновении разделения труда должен быть категорически отвергнут. И точка. 

Интересно замечание автора на с. 57, что часть перечисленных для социализма положений может быть реализована даже в капиталистическом обществе. Здесь было бы уместно добавить, что такая реализация действительно имеет место и объясняется стихийным движением капитализма к социализму.

Резюмируя, заключаем, что МРК содержит ряд материалов, полезных для ликвидации “узких” мест в теории обществознания. Наиболее ценными представляются разъяснения задач общества при переходе от капитализма к социализму, содержащие в себе значительную долю общей концепции такого перехода, которую безусловно должно ввести в теорию. Вместе с тем, некоторые материалы МРК проработаны недостаточно (“сырые”), особенно в части четкого деления процесса перехода к социализму на два основных этапа: этапа государственного социализма и этапа демократизации, а также отношений собственности, а некоторые заведомо ошибочны, в частности, по вопросу исчезновения разделения труда. Практика однозначно отрицает возможность такого исчезновения.

 

 

Литературные источники

 

1.      Ацюковкий В.А. Ермилов Б.Л. Коммунизм – будущее человечества. Кризис социализма

     и коммунистическая перспектива. М.: УРСС. 1998.

2. Петров В.П. Объект управления – население. Начала теории управления социальными системами. Кризис в СССР: причины и защита. М., 1999.

3. Петров В.П. Комментарии к истмату. М., 2003.

4. Петров В.П. Социология СССР: очерк становления и гибели Советского Союза. М., 2005

5. Петров В.П. Социология СССР: очерк становления и гибели Советского Союза. Сборник. М.: КомКнига, 2006.

6. Маркс К. Энгельс Ф. С2.

7. Курашвили Б.П. Новый социализма. К возрождению после катастрофы. М.: Былина. 1997.

8.      Ленин В.И. ПСС5

                 9. Якунин В.И., Багдасарян В.Э., Сулакшин С.С. Новые технологии борьбы с российской государственностью. М.: Научный эксперт, 2009. 

10. Голубев М.К. Отношения собственности // WWW.rstk-m.narod.ru

11. Экономика, Под ред. А.Г.Грязновой и др. М.: Единство, 2001.

12. Петров В.П. Генезис и основные категории теории управления социальными системами //Коммунист. 1997. N 6

13. Петров В.П. Современные марксисты и теория управления социальными системами //Коммунист. 2002. N1

 

                                                                                          В.П.Петров